– Тыква теперь его в казарме оставляет. Такой большой стал, что в машину не влезает.
– Ничего, – Шокир ухмыляется, – куда надо влезет… А вот вы, ребята, скажите, – на грузовики с мешками кивает, – сколько муки на одного человека положено?
Мы не знаем, нам не сказали, но Шухи-шутник серьёзное лицо делает:
– Дадут, сколько кто на плечи поднимет. Вы, муаллим, я вижу, человек очень сильный. Поэтому вам не меньше трёх мешков достанется…
Ребята исподтишка перемигиваются – хорошо Шухи слабосильного калеку поддел, а я стою, будто рот толокном набил. Не получилось. Разговор в такую сторону повернулся, что теперь Шокира ни с того, ни с сего за нос не дёрнешь. Может, ещё что-нибудь придумаю… В это время за рекой, на нашей стороне, в нашем гузаре – выстрелы. Автоматные. Та-та-та. Та-та.
Даврон кричит, командует:
– Гург, разберись! Возьми людей. Карима прихвати, он местный. И смотри: действуй осторожно! Ты понял?!
– Яволь! – Гург-волк отвечает, меня спрашивает: – Тыква, присёк, откуда выстрелы?
– На этой стороне стреляли, – говорю.
– Ты чё, пацан, глухой? – Гург-волк сердится. – Почему на этой? За речкой шмаляли, я слышал.
Объяснить хочу:
– За рекой, – наша сторона. На которой мы живём. Потому её и называем эта.
– А та где? – он спрашивает.
– Там, где ты стоишь. На ней люди с другой стороны живут. Потому её и называем – та сторона.
Не понимает.
– Мудаки талхакские. Как может быть той сторона, на которой мы находимся?
Ещё раз объясняю:
– Это которые на ней живут называют её этой, а нашу – той. Мы-то про здешнюю всегда говорим та сторона.
Гург-волк сердится, железные зубы скалит:
– Ты, кери-хар, голову мне не морочь! Та, эта – какая разница?! Вперёд, пацан! Шевели коленями. Беги, дорогу показывай.
Бежим. По мосту проносимся. Наверх, к нашему гузару, подниматься начинаем.
– Где искать?! – Гург сердится. – Ни хрена тут у вас не поймёшь…
– Эй, смотри, Рембо идёт! – Шухи кричит.
Действительно, навстречу по улице Рембо спускается.
– Брат-джон, что такое? – Гург спрашивает.
– Э, билять… – Рембо говорит, на землю сплёвывает.
– Покажи, – Гург приказывает.
Идём, мне страшно. Не к нашему ли дому ведёт? Прошу: «Дедушка Абдукарим, отведите беду. Сделайте так, чтобы наши не пострадали». Сам думаю, если что плохое случилось, поздно просить. Раньше надо было умолять. Но заранее как попросишь? Никогда не знаешь, что будет. Конечно, мы наших дедов-духов всегда почитали, никогда не забывали, всегда им уважение оказывали, вечером накануне пятницы вместе собирались – для них молитвы читали, их имена вспоминали… Мы повода не давали, чтоб на нас гневаться. Неужели нас оставят, в помощи откажут?
Рембо ребят к дому Салима, соседа, что ниже нас живёт, приводит. Когда подходим, сразу замечаю – выше Салимова двора, на крыше нашего дома отец стоит. Будто камень с души падает. Я радуюсь. Спасибо дедам-духам! Богу тоже спасибо… Через калитку к Салиму во двор входим, мне опять страшно становится. Во дворе убитые Салим и Зухро на земле лежат.
Рембо говорит:
– Эти горцы совсем дикие. Как звери. Никакой культуры нет. Их женщины не понимают, как с мужчиной себя вести.
Гург-волк говорит:
– Кончай философию. Скажи, что делать будешь?
Рембо говорит:
– Раз баба не дала, ослицу поймаю.
Ребята смеются. Шухи-шутник говорит:
– Тебе только ослиц и охаживать.
Рембо злится:
– Ослицу для тебя приведу. Себе другую бабу найду.
Ребята опять смеются. Шухи говорит:
– Даврон шутить не любит. Приказал кишлачных не обижать.
– Э, Даврон кто такой?! – Рембо говорит. – Что он сделает?
Подумал, говорит:
– Я сам Даврон.
Говорит:
– Обиженных нет. Был один, – на мёртвого Салима, нашего соседа, кивает, – уже не обижается.
Ребята смеются.
– Ладно, – Рембо говорит, – что-нибудь придумаем. Скажу, он первым начал стрелять – я защищался.
– Где автомат лишний возьмёшь?
– Пистолет ему положим.
– Выстрелы все слышали. Пистолетных не было. Лучше кетмень подложить. Ну, а бабёнка?
– Она на меня с ножом бросилась.
– А где нож? – Хучак спрашивает.
Рембо на веранду-кухню идёт, большой нож, каким овощи крошат, берёт.
– Вот нож, – говорит и рядом с мёртвой Зухро кладёт.
Потом Шухи-шутник говорит:
– На крыше какой-то мужик стоит… На нас смотрит.
Все ребята разом головы вверх поднимают.
– Эх, билять! – Рембо ругается.
Гург ко мне поворачивается:
– Кто такой?
– Мой отец.
– Скажи, пусть в этот двор придёт.
Страшно мне. Очень страшно. Ничего придумать не могу. Спрашиваю:
– Зачем?
– Э-э, не бойся, пацан. Просто поговорить… Что стоишь, мнёшься? Давай, давай, кричи ему.
Я кричу:
– Отец, пожалуйста, спуститесь.
Отец с крыши спускается, из нашего двора выходит, к Салиму во двор калитку распахивает. Лицо – как мука белое. Никогда я отца таким бледным не видел. Но шагом твёрдым идёт.
Гург-волк ему обе руки с уважением протягивает.
– А, отец, ас-салому… Как ваше здоровье? Как семья?
У отца руки дрожат, но как должно здоровается. С достоинством.
Гург говорит – вежливо говорит, уважительно:
– Отец, вы сами видели, что произошло… Вот этот человек, Рембо, пить захотел, во двор к вашим соседям зашёл, воды попросил. А эти ваши соседи, наверное, что-нибудь плохое подумали и на Рембо с ножом, с кетменём бросились, убить хотели. Рембо что было делать? Рембо защищался. Свою жизнь спасал. Пришлось их застрелить… Таких людей убивать надо. Хорошо, что вы свидетелем были. Всё своими глазами видели. Можете всем сказать, что Рембо не виноват. Соседи ваши виноваты…
Отец говорит:
– Я другое видел. Этот ваш человек, Рембо…
Гург-волк сердится, железные зубы скалит:
– Вы, отец, наверное, плохо разглядели. Сосед на Рембо первым напал.
Шухи-шутник смеётся:
– Покойник-бедняга, наверное, кетмень где-то по дороге потерял.