Даврон, как звали того военного, отвёз нас обратно. По дороге мы ему все рассказали, хотя его, кажется, наши приключения совсем не интересовали. Он молча сидел на переднем сидении, рядом с шофёром, и даже не поворачивался. А я все болтала и болтала. Вообще-то я не балаболка, но тут трещала как сумасшедшая и почему-то не могла остановиться. Андрей уже немного оправился. Остановились около мечети. Даврон спросил: «Дойдёте?» Мама сказала: «Не знаю, как вас благодарить. Страшно представить, что было бы, если б не вы…» Даврон отвернулся и уехал, не попрощавшись. Наверное, сердился, что потерял много времени…
Мама и за этот случай винит тётю Бахшанду. А я на неё зла не держу. От мамы немедленно направилась к ней.
– Тётушка, я хочу пойти. На кладбище.
– Зачем?
– Я его дочь.
Она долго смотрела на меня, подняла глаза к потолку и провела ладонями по лицу.
– О, худоё! Боже, зачем ты все запутал.
Потом кивнула головой:
– Хорошо, иди… Подожди. Ты молиться умеешь?
– Не знаю. Наверное, умею.
– Смотри, что делают другие женщины и делай то же самое. Скажешь вместе со всеми: «Бисмиллохи рахмони рагим», – и проведёшь руками по лицу.
Это мне, конечно, известно. Каждый знает. Я думала, она научит чему-нибудь более сложному. Продемонстрировала ей, как произвожу это самое умывание без воды, а она будто не увидела и обычным своим приказным тоном:
– Не забудь. Сделай все правильно. Семью нашу не опозорь.
Но я не обиделась и даже не рассердилась.
В середине дня в нашей мехмонхоне собралось десятка полтора соседок. Кого-то ждали и тихо переговаривались, как на поминках. Две женщины ввели под руки крохотную старушку в белом платье до пят. Все встали. Оказалась, это и была та самая знаменитая Хатти-момо. Ей лет сто или даже больше. Сухонькая, почерневшая – душа в теле едва держится, но казалось, есть в ней что-то такое, чего словами не выразить. Волшебная старушонка. Как фея из сказки, только очень ветхая…
Все начали молиться. Я мельком заметила, что тётя Бахшанда внимательно следит за мной, но больше в её сторону не смотрела. Мне хотелось остаться одной. Никого не видеть. Не слышать. Я крепилась весь день, а тут почувствовала, что начала трястись голова, задрожало все тело, и я с трудом удержалась, чтоб не зарыдать во весь голос. Захлёстывала невыносимая жалость к бедному папочке – ещё миг, и я бы рухнула на пол и завыла бы, забилась в припадке скорби.
Видимо, тётя Дильбар, которая молилась рядом, почувствовала, что со мной творится. Положила руку мне на плечо и прошептала:
– Доченька…
Одно-единственное слово. Будто я тонула, а она в чёрную глубину канат бросила, а я по нему кое-как вылезла наружу. Овладела собой. Несколько раз вздохнула прерывисто, со всхлипами… И окаменела, ничего не чувствуя, ни о чем не думая. И когда произнесли заключительное: «Омин», провела, как и все, ладонями по лицу. Руки не дрожали, но были словно чьи-то чужие, не мои.
– Пора идти, – сказала Хатти-момо. – Солнце опустилось к западу, свет будет в могилу падать.
Все вышли из мехмонхоны на задний двор и задворками выбрались на тропу, ведущую к кладбищу. На просторе, на солнечном свету, немного полегчало. Соседки шли впереди меня и вели странный разговор.
Тётушка Лепёшка:
– Дай Бог, чтобы его тело оказалось хокú.
Тётушка Кубышка:
– Наверное, окажется. Умар был мужчиной крепким, сильным…
Я догнала их и спросила:
– Тётушки, о чем вы говорите?
Тётушка Кубышка сказала:
– Не знаешь разве, доченька? Покойники бывают двух родов: хокú и бодú.
– Как это? Земляные и ветряные?
– Да, – сказала тётушка Лепёшка. – Которые хокú, земляные, – те сохраняются долго, не разлагаются.
– Которые бодú, те свойство ветра имеют, – дополнила тётушка Кубышка. – Истлевают быстро, становятся страшными. Если так, то Хатти-момо вас отговаривать станет. «Нет нужды смотреть. Зачем это?» – скажет.
Мне стало страшно. Я боялась даже вообразить, что увижу…
Кладбище было окружено невысокой каменной стеной, как обычное поле. Но росли на нём лишь палки, воткнутые возле низких могильных холмиков. К концам палок привязаны белые лоскуты, рога, а к одной фарфоровый чайник, расписанный ярко-красными розами…
Хатти-момо остановила женщин:
– Стойте, не подходите. Я открою могилу и посмотрю на лицо покойного. Если страшное, вам лучше не глядеть.
Женщины заохали, запричитали.
– Дайте кетмень, – приказала Хатти-момо.
Тётушка Кубышка подала и сказала:
– Бабушка, я помогу.
– Сама!
Хатти-момо ухватилась за древко и поволокла кетмень за собой, как муравей соломину. «У неё сил нету, чтобы и такую-то лёгкую железку поднять, – тупо подумалось мне. – Как она сумеет копать?»
Хатти-момо доковыляла до одного из холмиков, ничем не отличного от соседних, я поняла, что это папина могила. Мой папочка зарыт под этой земляной кучкой? Нет, представить невозможно…
Хатти-момо остановилась, шепча молитву. Женщины разом затихли и молча следили за ней с пугливым любопытством. Старушка откинула длинные рукава, взмахнула кетменём. Разгребла рыхлую землю, прокопала в ней небольшую яму – смотровое окошко, отбросила кетмень и отошла в сторону.
Женщины зашептались:
– Пережидает, пока пар покойника выйдет…
– Очень для человека вреден…
Хатти-момо постояла немного, вернулась к могиле, вгляделась, протянула руку и что-то в дыре обтёрла концом рукава. Мне даже думать было страшно, что она обтирает…
– Можно посмотреть, – сказала Хатти-момо. – Подойди ты, вдова.
Тётя Бахшанда подошла, присела рядом с отверстием. По её лицу невозможно было догадаться, что она видит и что чувствует. Потом Хатти-момо сказала:
– Теперь пусть дочь посмотрит.
Не помня себя, я пошла к могиле. Решила, что не буду смотреть. Но когда опустилась рядом с тётей Бахшандой и краем глаза увидела, как солнечный свет уходит в земляную дыру, словно в какую-то воронку, что-то заставило заглянуть туда. Я слышала, как одна из женщин сказала: «Уведите девочку», но не могла тронуться с места и оторвать взгляда от незнакомого мёртвого лица в дыре…
Бахшанда обняла меня.
– Пойдём, дочка.
Я почувствовала её живое сильное тело и прижалась к нему.
И в это время внизу, в отдалении – в кишлаке? – внезапно раздались выстрелы.
– Дети! Дома дети остались! – закричала тётя Бахшанда.
Женщины закричали и, спотыкаясь о могильные холмики, побежали вниз по склону к ограде кладбища. Я побежала вместе со всеми, но остановилась, оглянулась и увидела, что Хатти-момо кетменём забрасывает сухой землёй дыру в папиной могиле.