– Года четыре назад. Давно.
Прежде чем задать следующий вопрос, я какое-то время мялась – Клэр уже слышала от меня про связь эмоций и болезней, но подобные вопросы, касательно чьей-то личной жизни, всегда могли вызвать негативную реакцию. И все же я решилась:
– Скажи, а ты перед тем, как это случилось, ни с кем не ругалась? Не злилась ни на кого?
К тому, что она ответит: «Да кто же теперь помнит, ведь столько времени прошло…», я была стопроцентно готова, но к собственному удивлению услышала другое:
– Ругалась, – ненакрашенные губы растянулись в улыбке. – С начальницей, которая уволила меня тем утром из ресторана. Видите ли, я, будучи младшим поваром, посмела изменить пропорции в рецепте. Ну да, изменила, но так ведь в лучшую сторону? Однако моя директорша не стала разбираться в мелочах – просто вышвырнула меня на улицу, как посмевшую не вовремя гавкнуть собачку. Знаешь, как я злилась тогда? Решила, что зайду в магазин, приготовлю на последние оставшиеся деньги что-нибудь вкусное, и это поможет мне успокоиться. Однако я так кипела от злости – все представляла, что бы сказала ей часом позже, – что в итоге ничего не приготовила, но обожгла руку. И потому запомнила.
«Мстительная злоба всегда обернется ожогом…»
Черные глаза Клэр мигнули.
– А почему ты спрашиваешь?
– Просто, – в подробности вдаваться не стоило. – Никогда его раньше не замечала.
– Ерунда. Прошел, и хорошо…
«Прошел. И хорошо». Главное, что человек не спалил себе больше – целую руку, лицо, волосы, часть тела. Как же мало мы знаем и как мало задумываемся о причинах и следствиях.
Я вернулась к миске с ликером; вновь бодро и весело зажужжал кухонный комбайн.
Глава 7
Из детского дома осталось множество воспоминаний – сплошь негативных. Проверка матраса перед сном – не набит ли стеклами? Угрюмые лица воспитателей, зарешеченные окна, тусклый свет, невкусная каша, никому, казалось, ненужные и сплошь нудные занятия по русскому и литературе.
Наверное, был бы брат, было бы легче. Но его не было. Как отца, как матери, как и других родственников.
Одна.
С этим чувством она, похоже, родилась – знать бы еще от кого? – с ним и умрет. Может, она родилась кривой, косой, неуклюжей, неумелой? Не вовремя, не там, не у тех, не тогда, когда было нужно?
Яна часто задавалась этим вопросом раньше. Лет в двенадцать перестала; одна и одна – принялась учиться. В первую очередь тому, что «одна» – это вовсе не так плохо, вот только нужно многое уметь: защищаться, давать отпор, оставаться наблюдательной, собранной, быстро соображать – да-да, иначе не выжить, – стоять за себя и свою точку зрения.
И она стояла.
В пять подобное отстаивание закончилось разбитым носом Корноуховой Катьки и отнятой из ее руки драгоценной конфетой, предварительно отобранной той у «подруги». В семь синяком под глазом у Колумба – этим именем почему-то прозвал Ларкина Христофора учитель истории, – в одиннадцать разбитым виском – в Евнуха она кинула камнем.
И поделом. Нечего было пытаться заглянуть ей под юбку, чтобы выиграть очередной долбанный спор.
Яна не терпела мужчин – пацанов, мужиков, мужланов. Все они, как один, приближались к ней с одной и той же целью: «А давай?…» «Не давай!» – отвечала она зло, после чего моментально била в челюсть. И, чтобы женский удар становился все крепче, сразу же, как вырвалась на свободу, записалась в спортивную секцию по боксу. Затем по кикбоксингу, дзю-до, тайскому боксу, ходила на Крав Магу…
Далее обучилась стрельбе (много денег на тир, а что делать? – безопасность дороже), купила с рук девятимиллиметровый Глок и патроны к нему (если менты засекут, ей крышка), но всегда, несмотря на риск, носила его с собой – иногда за поясом в специальной кобуре, иногда в сумочке.
Пусть. Если пристанут по-настоящему, как пристали однажды, когда ей было четырнадцать, им не поздоровится – на этот раз она поубивает всех.
Нет, детский дом не учил радости, улыбкам, восторженным мечтам, легкой жизни, не катал в масле, не баловал подарками, но он учил другому – осторожности.
И именно она подчас требовалась куда больше, чем все остальное вышеперечисленное и вместе взятое.
Интуиция верещала.
Интуиция орала морской сиреной и звенела так надрывно, что Каська то и дело покрывалась испариной – за ней следили. Кто, откуда, как – непонятно, но следили точно. С самого утра она чувствовала на себе чужой пристальный взгляд – холодный, липкий и неотступный, – и нигде не могла от него укрыться. Выглядывала из-за прилавка, то и дело сканировала зал пиццерии на наличие подозрительных личностей, оборачивалась, когда шла в туалет.
Никого.
Нет, народу в торговом центре пруд пруди, но нет того самого – следока.
Где она оступилась, на чем попалась? Выяснили про пистолет? Дал показания бритый наголо мужик, которому она неделю назад врезала по колену – решила, что он собирается напасть на нее в подъезде? Засекли на наркоте? Но она давно не покупала Михе марихуану. И денег на нее не давала давно – Миха обиделся. Да и черт с ним – будет у нее еще сотня таких «Мих».
Чужой взгляд нервировал.
Мерещится? Ей давно уже не мерещится то, чего нет, – интуиция. Она еще в детстве развилась так, что Каську едва не прозвали невротичкой – та бесконечно ерзала, всматривалась во всех, оборачивалась, не доверяла – ее практически невозможно было застать врасплох, а потому гадко подшутить.
Подшутить… Она им подшутит. И этому тоже – который следит.
Двухчасовой поход в туалет Яна пропустила.
Шеф расщедрился, и зарплату выдали на день раньше.
Федька – продавец – сразу же сообщил всем, что отправляется вечером тусить в «Охотничью дыру», звал с собой Ирку, Ленку – всех звал, но никто с ним – метисом, наполовину азиатом, а так же самоуверенным нахалом, – не пошел.
– Да и идите вы все… – раздраженно бросил отверженный и принялся с двойным усердием обслуживать посетителей. Каську он с собой не позвал – не осмелился после того, как однажды попытался поцеловать ее в кладовой, получил по ребрам и долго шипел, что развелись вокруг «одни стервы и мегеры».
Яна тоже ждала получку. Ждала сильно, как манну небесную, – хотела забежать в книжный, докупить учебников, чтобы после работы под бубнеж старенького телевизора и ругань подвыпивших соседей вновь погрузиться в чтение – мечтала об университете. Мечтала давно и страстно, как и обо всем, что касалось лучшей жизни, которая когда-нибудь обязательно настанет. И у нее появятся новые умные друзья, степень, приятно пахнущие корочки, свои собственные достижения, возможность ступить выше – выше, чем для нее изначально отмерил Бог. Чтобы наконец из «никого» стать «кем-то», из тли превратиться в бабочку – доказать обществу, что она – серая и бедная, выросшая в детдоме и оставленная всеми, – чего-то да стоит. И докажет однажды.