– А что поможет?
– Бутылка коньяка. Причем самого дешевого, чтобы еще сделать акцент на цене.
Мне была понятна ее ирония и не завуалированное желание поддеть.
– Не повезло твоей женщине с тобой. Больше мне нечего добавить.
Я потушил сигарету и молча встал с кровати. Оделся.
– Возможно, кому-то повезет с тобой, – сказал я не со зла и не с радостью, а просто так, чтобы было. И покинул комнату. А затем молча вышел из квартиры.
Часы показывали десять вечера. Я опоздал на целых три часа, я не знал, что сказать Ли… а выдумывать правдоподобные версии у меня просто не было желания. А потому я сказал, как есть.
Она открыла мне дверь.
– Где ты был? – в ее голосе была тревога.
Я вошел внутрь, чтобы она не смогла босиком убежать. А только затем сказал:
– Я был у другой женщины, Ли… Я тебе изменил.
* * *
Она запретила к себе прикасаться. Она запретила себя спасать, приставив нож к шее.
– Не подходи… А иначе я себя убью.
Я еще не видел смерти, а она была к ней так близко. Я осознал, что ничего не могу исправить. Я в тот момент испытал на себе, каково это – быть похороненным заживо. Когда ты живой, а сделать ничего не можешь.
Нет, она не убила себя, но кровь на запястье была настоящей и говорила весьма убедительно о том, что ее жизнь потеряла смысл. Я был ее смыслом. Она потеряла меня.
Она запретила себе смотреть на меня. Смотря на стены, потолок, пол – куда угодно. Мне самому было стыдно смотреть в ее глаза.
Это была самая длинная ночь в моей жизни. Я ни разу не закрыл глаз, я ни разу с ней не заговорил. И она всю ночь не спала, я был в этом уверен. Правду говорила пианистка, что мне не поможет душ. Царапины на спине пекли, но не так больно, как горело в груди. Я не смог смыть вчерашний день и, наверное, никогда его не смою. Я мог ей, конечно, солгать, но это не избавило бы меня от душевных терзаний, от того гадкого чувства – предательства, которым я был как в грязи испачкан. Верно говорила она, что предавая другого, мы предаем в первую очередь себя. Я не знал, что способен на измену. Я не знал, что измена – это свойство души.
Поутру я ожидал чего угодно, но только не того, что в итоге произошло.
– Обними меня, пожалуйста, – сказала шепотом она. Лучше бы она сказала: «Убей меня, но только без боли» – это прозвучало бы равносильно ее «Обними».
Я чувствовал, как убивал ее своими касаниями, теми руками, которыми я трогал другую женщину. Руки не отмыть, и не снять с них скальпелем кожу, чтобы изменить свои отпечатки. Свой почерк. Свою душу! Пальцы хранят память, и мне кажется, что мои руки ранили ее тело всю оставшуюся жизнь. Даже когда я забывал, что мои пальцы – это лезвия.
– А я ведь просила тебя мне сказать, когда надумаешь это сделать…
– Я и сам не знал, что так произойдет.
И я рассказал ей все, как было в тот вечер.
– «Плечи красивые, пальцы музыкальные…», – сказала она тихо. – Как же ловко ей удалось поймать тебя на пустой крючок. И какая она оказалась в постели, эта пианистка?
– Она играла красиво, а трахалась, как все.
– Все – это кто?
– Весь мир и каждый, кто пытается удовлетворить свое тело. Я перед ней распахнул всего себя, как перед тобой. А она в ответ – только ноги.
– Значит, она не осталась в тебе? – в ее вопросе прозвучала то ли надежда, то ли подавленность.
– Из нас двоих, к сожалению, она останется только в тебе. Во мне осталась измена, а ее я давно уже смыл со своей кожи.
– Как легко… Смыл – и все.
А затем наступило молчание.
– Ты принял душ у нее или дома?
– Здесь.
– Почему?
– Потому что, смыв свою вонь, я бы, наверное, не решился сказать тебе правду.
– Я сразу почувствовала запах женских духов…
– Я на это и рассчитывал.
Правда меня не спасла, но ложь показала бы мне место, которое есть еще ниже дна. Шрам носил я, а испытывала от него боль только она.
Много чего в этом мире можно пережить, даже измену. Все говорят, что это смертельный яд. Но нас убил не он, хотя признаюсь – мы были на грани. Нас убил другой яд, на котором была наклейка «чудо».
* * *
Прошло несколько месяцев. Наша квартира наполнилась солнечным светом, а наш собственный мир стал ярче.
И в один самый обыкновенный день, готовя мясо по-французски на кухне, она неожиданно мне заявила:
– Меня тошнит. Налей, пожалуйста, воды.
Я принес ей стакан воды.
– Полегчало?
– Не совсем, – неуверенно сказала она.
– Может быть, присядешь?
Я поставил перед ней стул и посадил ее.
– Что случилось?
– Не знаю, мне вдруг…
Не успела она договорить, как прикрыла ладонью рот и побежала в ванную. Я слышал только, как за дверью шумела вода. Через несколько минут она закрыла кран и вышла ко мне.
– Мне кажется, я отравилась.
– У меня всегда первой свежести суп, – запротестовал я.
– Да хватит уже со своим супом, я серьезно.
– Чем же ты могла отравиться?
– Не знаю. Еще тянет низ поясницы.
– Хочешь, я сделаю тебе массаж?
– Пожалуй. Только согрей руки, они у тебя всегда ледяные.
Мы пошли в спальню. И пока я делал ей массаж, мясо в духовке сгорело.
– Ты чувствуешь запах гари? – спросил у нее.
– Нет.
– Так вот, это пахнет наш ужин.
– Ой, я совсем забыла…
– Лежи. Его уже не спасти!
Мне показалось или ее волосы стали еще длиннее?
– Лучше? – спросил я у нее, закончив.
– Немного. Спасибо.
Мы в этот вечер остались без ужина. Я закурил, и она взяла из пачки сигарету. Мы курили одинаковый табак, а потому никогда не путали пачки.
Она сделала глубокую затяжку и потушила сигарету в пепельнице.
– Меня тошнит, и кружится голова.
Я принес ей из кухни стакан холодной воды. Она выпила залпом, а затем снова побежала в ванную. Когда она вернулась, я сказал:
– Больше, пожалуйста, не кури. Мы завтра пойдем к доктору.
– Ты думаешь? – посмотрела на меня с вопросом.
– Думаю, да.
Ли… улыбнулась, я обнял ее, а затем положил ее голову себе на живот и начал гладить волосы.