– Нет, прекрати. Не говори так.
– Но правда же. Мне очень стыдно.
– Я тебя вижу.
– Что?
Но он вешает трубку. Я начинаю перезванивать, но тут в ледяной тишине, окутавшей целый квартал, слышится звук клаксона. Я оборачиваюсь. Позади меня замедляет ход и останавливается старый побитый «форд». Я замираю. «Форд» тоже стоит. Я наклоняюсь и смотрю сквозь запотевшее лобовое стекло. Это правда он. Он тянется и открывает дверь.
Мы сидим в придорожном кафе и смотрим друг на друга через стол. Я словно вижу привидение. Он вроде такой же, как прежде, но что-то изменилось – он стал более взрослым, больше похожим на себя. Таким я его и представляла. Джош пьет черный кофе. Совсем как взрослый.
Рядом с бутылочкой с кленовым сиропом стоит стакан со сломанными карандашами. Я почему-то не могу оторвать от них взгляд.
– Ну что? – произносит Джош, и мне приходится силой заставить себя отвернуться от карандашей и сфокусировать взгляд на нем.
– Поверить не могу, что мы с тобой вот так здесь сидим, – говорю я.
– Да. Я тоже. – Но парень произносит это совсем с другой интонацией.
– Ты ехал всю ночь?
– Нет, полночи. А до этого полночи пытался тебе дозвониться, – саркастически замечает он.
– Мне правда очень стыдно. Не хотела, чтобы у тебя возникло впечатление, что все так плохо… Просто я вчера была расстроена.
Он ничего не отвечает. На лице смесь злости, раздражения и растерянности.
Мне невыносимо видеть это выражение, поэтому я несу жуткие глупости. Говорю: «отлично выглядишь» и «ну вот, кажется, наконец у нас свидание».
Джош продолжает молчать и просто сидит с измученным видом.
К счастью, приходит официантка и приносит две тарелки. На каждой – гора оладий.
– Если еще что-то понадобится – зовите, – говорит она. – Приятного аппетита.
Мы одновременно тянемся к бутылке с пекановым сиропом и случайно касаемся друг друга.
– Иден, сначала я должен тебе кое-что сказать, ладно?
– Ладно. – Кажется, для него это важно; я опускаю вилку на край тарелки, чтобы он не сомневался: я внимательно слушаю.
– Я несвободен. У меня есть девушка, и у нас все серьезно, так что…
– О. – Беру вилку и втыкаю ее в оладью, стараясь не показывать своего разочарования и казаться спокойной. – Да, да, конечно. – Аккуратно отрезаю треугольный кусок и кладу его в рот. Глотаю с трудом.
– Хочу, чтобы ты знала – я приехал не с какой-то целью. Я здесь как твой друг.
– Да, конечно. Понимаю. – Спокойно, Иден. Ешь. Веди себя нормально. И, ради бога, ничего больше не говори. – А она знает, что ты сейчас здесь? – спрашиваю я с набитым ртом, уткнувшись в чашку. Мой голос звучит как из колодца.
Парень кивает и делает глоток кофе.
– А что ты ей сказал? Что едешь снять с крыши ненормальную девицу, которая наврала тебе с три короба, а теперь преследует тебя? – Я невольно улыбаюсь.
– Нет. – Джош тоже смущенно улыбается краешком губ. – Точнее, я выразился иначе. Объяснил, что ты моя бывшая девушка и… я помню, что ты не хотела быть моей девушкой, но так проще объяснить, поэтому. Я сказал, что у тебя неприятности и я хочу съездить и убедиться, что с тобой все в порядке.
– Надо же, – шепчу я.
Не знаю, что удивляет меня больше: то, что он сказал ей правду, или то, что, узнав правду, она отпустила его ко мне. Будь он моим парнем по-настоящему, я бы на километр его не подпустила к таким экземплярам, как я.
– И она не возражала? – в изумлении спрашиваю я.
– Нет. – Парень пожимает плечами и берется за еду. А потом поднимает голову, смотрит на меня и спрашивает: – Но это же правда?
– Что?
– У тебя неприятности?
Я даже не знаю, с чего начать рассказ о моих неприятностях. К счастью, на помощь приходит официантка.
– Как дела, ребята? Еще кофе?
– Очень вкусно, да? – Я показываю на свою тарелку, когда она уходит. – Или я просто проголодалась?
– Иден, ты мне расскажешь или нет? – нетерпеливо спрашивает Джош.
– О чем?
– Не знаю. – Он разводит руками. – Сама скажи. Ты же звонила, потому что хотела поговорить? Просто так столько раз никто не звонить не станет.
Я киваю. Мне есть что сказать. Мне нужно рассказать ему о многом. Просто слишком много всего накопилось, и я не знаю, с чего начать.
– Я хочу, чтобы ты знал: мне очень жаль, – признаюсь я. – Да, это ничего не изменит. Что было, то было. Но мне хочется, чтобы ты знал.
Он отрезает кусок оладьи и жует, не спеша. Глотает. Мне кажется, он собирается что-то сказать, но нет: он отрезает еще кусок. Наконец парень смотрит на меня, словно решает: сказать что-то хорошее или что-то очень плохое.
– Иден, – начинает он, – я всегда догадывался, что ты не та, за кого себя выдаешь. Понимал, что у тебя какие-то проблемы. Нет, неправда, – поправляется он, – не понимал. Совсем не понимал тогда, но понимаю сейчас. – Джош грустно улыбается и снова начинает есть. – Знаешь, я много думал о тебе и очень переживал, – произносит он с набитым ртом, не глядя на меня.
– Почему? – шепотом спрашиваю я, опасаясь, что если буду говорить слишком громко, то очнусь от этого сна.
– Потому что ты всегда была такой… ты никогда не казалась счастливой.
– Я и не была счастливой. – Я завязываю коктейльную соломинку – один узелок, второй, третий. – Но сейчас… – у меня вырывается нервный смешок, – …сейчас я не просто несчастна, я совершенно запуталась и даже не знаю, как до этого дошло. Ты, верно, думаешь, что я сошла с ума. Может быть.
– Ты все повторяешь это, почему? Случилось что-то плохое? – спрашивает Джош и смотрит на меня. Я съеживаюсь под его взглядом, понимаю, что теперь мне не отвертеться, что я должна сказать правду. Уж кто-то, а он это заслуживает.
Три года – три года! – я ждала кого-нибудь, кого угодно, кому можно будет признаться и произнести эти волшебные слова. Однажды, в самый важный момент, я уже упустила шанс, но второй раз не могу так ошибиться. По коже бегут мурашки. Я боюсь, что могу снова потерять сознание.
И слышу свой голос, звучащий тише, чем обычно:
– Да. Случилось что-то очень плохое.
Парень замер в ожидании, он смотрит на меня и с каждой секундой выглядит все более встревоженным.
– Что? – Он откладывает вилку и наклоняется ко мне.
Я гляжу в свою тарелку, где в лужице сиропа плавают промокшие крошки. Руки дрожат; кладу их на колени. Открываю рот.
– Меня…
– Тебя что? – спрашивает он.
Я пытаюсь сказать. Но ничего не выходит.