– Нет! – вырывается у меня.
– Что?
– Нет. Я тебя не преследую.
– Тогда как это назвать? Ты ведешь себя странно, тебе не кажется?
– Прости.
Мы молчим.
Долго молчим.
– У тебя все в порядке? – наконец спрашивает он.
– Нет. – Это правда.
– Что…
– Мне было не плевать! – выпаливаю я.
– Что?
– Мне было не плевать на тебя. Ты всегда был мне небезразличен.
– Ясно, – невнятно бормочет он, будто сейчас пожимает плечами. Не понимаю, что это значит.
– Ясно?
– Иден, я не знаю, что сказать. Мы с тобой несколько лет не разговаривали. И этот твой внезапный звонок… это очень странно.
– Ты знал?
– О чем?
– Что ты мне небезразличен?
Он колеблется – наверное, думает, не повесить ли трубку. Вздыхает, и я чувствую, как он закатывает глаза – как же отчетливо я его сейчас вижу!
– Догадывался, наверное.
– Я солгала тебе. Я много о чем лгала. Господи, я даже не знаю, помнишь ли ты меня? А? Ты меня не забыл?
– Конечно, я не забыл тебя, Иден. Я все помню.
– Лучше бы не помнил.
– Иден, мне все это не нравится. Тебе нужна помощь? Может, кому-нибудь позвонить?
– Помнишь, я сказала тебе свое второе имя?
– Иден, зачем ты звонишь? – спрашивает он, игнорируя мой вопрос.
– Я сказала, что меня зовут Иден Мэри, помнишь?
– Да, конечно, помню.
– Это тоже была ложь.
– Что?
– Мое второе имя – Энн.
– Ты что, пьяна?
– С чего ты решил? Я похожа на пьяную?
– Вообще-то, да.
– Нет, я не пьяна, хотя знаешь – идея неплохая! Я просто… не знаю… я так запуталась! – Я начинаю смеяться. Мне правда смешно. До чего абсурден наш разговор. – Я совсем запуталась. – Меня снова разбирает смех. – Прости. Хочешь, повесь трубку?
– Нет, не хочу. Я очень беспокоюсь за тебя. Ты говоришь странные вещи.
– И правильно беспокоишься. У меня правда не все в порядке. Совсем не в порядке. Все неправильно. Все, что я делала в жизни, было неправильно.
– Иден, я не понимаю, что тебе нужно от меня. Зачем ты позвонила?
– Знаешь, мне нравилось, как ты произносил мое имя. До того, как возненавидел меня.
– Я никогда тебя не ненавидел.
– Неправда. Я заставила тебя себя возненавидеть. Но ничего. Меня все ненавидят. И я их понимаю. Я и сама себя ненавижу, знаешь. Ведь я ужасный человек.
– Иден, пожалуйста, просто… скажи, что тебе от меня нужно? Как я могу помочь?
– Никак! – кричу я и закрываю рукой рот – он не должен слышать, что я плачу. – Ладно, не буду мучить тебя. Извини, – бросаю я сквозь рыдания. – Зря я позвонила. Просто мне… – Я всхлипываю, боюсь, мне не хватит воздуха, чтобы договорить. – Просто мне порой так тебя не хватает, и я хотела, чтобы ты знал – ты был мне небезразличен. Правда. И у меня больше никого не было. Никогда. Надеюсь, ты мне поверишь.
– Иден, подожди, не бросай трубку… – Но я бросаю. Бросаю трубку.
Я выключаю телефон, потому что не хочу слышать, как он перезванивает. Но еще больше не хочу слышать, как он не перезванивает. Сейчас я хочу одного – спать. Заснуть надолго, может, даже навсегда.
Но я встаю без пятнадцати шесть, как обычно. И, как обычно, принимаю душ. Чищу зубы. Крашусь, причесываюсь, одеваюсь – все, как обычно. Собираю рюкзак и делаю вид, что готовлюсь к школе. Все это время пытаюсь убедить себя, что вчерашний день мне приснился. Как будто его вообще не было. Я не плакала и не рыдала в трубку, разговаривая с Джошем. Не упала в обморок, когда меня допрашивала детектив Дориан Доджсон. И вообще, никакую Доджсон я не знаю. И никакую Аманду. Кевин Армстронг? Никогда о нем не слышала. А что до изнасилования… изнасилование – это что-то ужасное, что случается с другими людьми. А не со мной.
Я на цыпочках выхожу в гостиную и крадусь мимо спящего на диване Кейлина.
– Я ухожу, – шепчу я тихо-тихо: уверена, никто меня не слышит. И я действительно ухожу. Еще только полседьмого. Думаю, куда бы пойти – в школу еще рано, библиотека открывается лишь через два часа. На улицах пусто и тихо. Слой свежего снега поглощает все звуки мира.
Включаю телефон. Пятнадцать пропущенных вызовов. Девять новых сообщений на голосовой почте.
23:10. «Иден, это Джош. Пожалуйста, перезвони мне, ладно?»
23:27. «Иден, я… не знаю, что там у тебя творится, но прошу, перезвони. Просто дай знать, что с тобой все в порядке».
0:01. «Иден…»
0:22. «Черт, Иден, я правда волнуюсь…»
0:34. «(дышит в трубку)»
0:45. «Иден, я тебя не ненавижу. И никогда не ненавидел. Черт, почему ты не перезваниваешь? Перезвони, прошу».
1:37. «Иден, я очень переживаю, что ты можешь сделать какую-нибудь глупость, и не хочу… пожалуйста, ничего не делай, слышишь? Просто перезвони, и мы поговорим. Прошу».
1:56. «Слушай, не знаю, что случилось, но все будет хорошо. Все будет в порядке, обещаю. Просто позвони. Я с ума схожу».
2:31. «Иден… если ты не позвонишь… да пошло все к черту. Я сам приеду».
Это последнее сообщение.
Сам приеду? Сюда? Нет, нет, только не это! Я перезваниваю. Он хватает трубку, как будто ждал у телефона.
– Алло, Иден?
– Да, это я.
– Черт, я звонил тебе раз двадцать!
– Знаю, прости, я только сейчас прослушала сообщения. Ты только не приезжай, пожалуйста. Не стоит. Мне не так уж… ничего срочного, правда. Прости, что тебя побеспокоила.
– Побеспокоила? Да не то слово! Я последние семь часов боялся, что ты руки на себя наложила!
Эти слова – «руки на себя наложила» – вонзаются в меня, как нож. Они пронзают меня насквозь.
– Я не… – голос мне не повинуется. – Я не собиралась… то есть… ты все неправильно понял. Я не хотела, чтобы ты волновался, я просто… о господи. Я не знаю.
– А что ты хотела? Зачем звонила?
Мне приходится остановиться, чтобы поразмыслить над ответом. По правде говоря, я и сама не знаю ответ.
– Мне просто было… одиноко. У меня никого нет, вот в чем беда. Прости меня. Было глупо звонить. Даже не знаю, зачем это сделала. Не нужно было впутывать тебя во все это.
Он ничего не отвечает.
– Чувствую себя такой идиоткой, – говорю я.
Он щелкает языком и сочувственно вздыхает.