– В облаках шли. Так что не очень беспокоили.
Аня завистливо смотрела на чашки с помидорами, солеными огурцами и глотала слюни.
– Богато живете, – подала она голос.
– А пошто нам жить бедно? Мы у себя дома. Население поддерживает нас хорошо. Это пусть фрицы стучат зубами, как волки на псарне…
Аня не выдержала:
– Ой, грибочки соленые!
Федоркович заспешил, засуетился.
– Раздевайтесь, присаживайтесь. Командир наказал, чтоб прием был на уровне. Сильно уважает летчиков.
– А где же он сам? – спросила Ольга.
– Известно где. На задание ушли. Слышали: «рельсовая война»?
– Слышали…
– Вот этим и занимаемся… Да вы садитесь, садитесь к столу.
Девушки сели к столу. Аня взяла огурец, откусила, и он сочно захрустел на зубах.
– Вкусно как!..
– А вы давно летаете?
– Давно…
– И не трусите?
Аня покосилась на Ольгу, тихо сказала:
– Привыкли. – Она быстро справилась с огурцом, потянулась за вторым.
– Уж очень молоды вы, поэтому так и говорю. Вам бы с девицами хороводы водить…
– Еще все впереди… – вздохнула Ольга.
Пододвинув им кружи с самогоном, Федоркович продолжал:
– Мы тоже бьем тут немцев, шороху наводим. Летят под откос ихние эшелоны. И вчера почитай все ушли на задание. Самая малость тут осталась. Для охраны. – Он поднял кружку. – Первач… Светлый, как слеза. Кедров в селе раздобыл. Ну, за благополучный прилет.
Девушки растерянно переглянулись, дело принимало неприятный оборот.
– Нам нельзя, – отставила кружку Ольга.
Федоркович огорченно развел руками.
– Другого не имеем… Только вот самогон.
– Да и некогда нам, – добавила Аня, смягчая отказ Ольги.
– Мы быстренько, – не унимался старик. – Для бодрости, по маленькой… Летчики, знаю, это дело уважают.
Девушкам ничего не оставалось, как признаться во всем. Они сняли шлемофоны, и Федоркович опешил, увидев их кудрявые головы.
– Святая Мадонна! Да вы, оказывается, женский пол?! Ольга не сдержалась, рассмеялась:
– Выходит, женский пол…
– А я-то, старый дурень! – казнил он себя за оплошность. – Да ить темно. Этот «светильник» лишь коптит, не светит. И Кедров промолчал. А, так вот отчего он зубы скалил! Меня хотел надуть… Ну, погоди, рыжий дьявол! По правде сказать, и у меня сомнения возникали. Голоса у вас того… жидковаты для мужского роду, и духами в нос шибает – не продохнуть. Не по-мужски это. Да не поверил я. Думаю себе: чтобы девушки на самолете к нам, в самое пекло?! Не может этого быть!
– Обижаете нас, женщин… – все еще улыбаясь, возразила Ольга. Ей было искренне жаль этого пожилого доброго человека, и она уже ругала себя за то, что не призналась сразу.
Федоркович встал из-за стола, виновато проговорил:
– Извините, барышни, промашку дал. Чая-то у нас и нет. Самогон вот есть, а чая нет. Но я раздобуду. Один момент… – и он заспешил к выходу.
– Забавный старикан, – произнесла Аня, вытаскивая из планшета письмо. – Перед самым вылетом принесли. И прочитать не успела.
Ольга потянулась к чашке с грибами, подцепила вилкой толстый упругий боровик, положила в рот.
– Объеденье… – Она еще достала гриб, подала Ане. – Ну, что пишет твой Вано?
Аня оторвалась от письма, ответила уклончиво:
– Скучает… И все такое прочее… – Взяв у Ольги вилку с нанизанным на нее грибом, поднесла к своему вздернутому носику, понюхала. – Какой запах! Будто все запахи леса смешались в нем, – и неожиданно предложила: – Давай по маленькой. Такая закуска!
– Да ты что?! – уставилась на нее Ольга. – Очумела?
– У меня почему-то такое настроение… Петь, танцевать хочется… – потянулась Аня к кружке.
– Обстановка в самый раз, – укоризненно произнесла Ольга.
Аня рассмеялась:
– А что я могу с собой поделать? У меня часто бывает так, обстановка вроде бы неподходящая, а мне петь, танцевать хочется… Уж такая я уродилась…
Она поднесла к губам кружку, сделала глоток, задохнулась, закашлялась, выплюнула самогон на пол.
– Ну и гадость! Как только его мужчины пьют?!
– Давай лучше без этого «подогрева». Покушаем – и к самолету, – сказала Ольга. – А то что-то все наши хозяева разбежались.
– Без «подогрева», так без «подогрева», – вытирая платком губы, согласилась Аня.
Они стали есть, время от времени поглядывая на дверь, но мужчины все не появлялись. Ольга стала уже беспокоиться, а Аня встала из-за стола, прошлась по землянке, мечтательно проговорила:
– Так хочется в свой полк. Вернемся – дай телеграмму Макарову или командиру дивизии. Пусть похлопочут за нас.
– А что, «Дуглас» – плохой самолет? Сколько с тобой перевезли людей, грузов!
– Я бомбить хочу, понимаешь? Бомбить! – горячилась Аня. – Пусть обратно в полк возвращают.
– Эх, Аннушка!.. Сама об этом мечтаю. – Помолчав, добавила: – А от тебя действительно духами… Постаралась. Полфлакона, наверное, на себя вылила?
– В кино собирались… А попали вот куда…
– Ну ничего. Вернемся, обязательно сходим. Такой фильм, говорят… Про любовь.
Вошел Кедров, поставил автомат в пирамиду.
– Разгрузили? – спросила его Ольга.
– Заканчивают. Раненых к самолету повезли. Возьмете?
– Возьмем, возьмем.
Кедров подошел к столу.
– Заскучали тут одни? – тепло посмотрел он на девушек. – А мне такая была выволочка от старика!.. Обидно ему, так обмишуриться! На кухню за чаем пошел. – Он достал из-под топчана гармонь, сел на табуретку, лихо растянул меха. – Всем жизнь партизанская хороша. Да вот… вашего брата маловато. Так сказать, прекрасного пола, а мужчина без женщины, как чай без сахара, сладости не хватает… Спеть, что ль, вам на прощание?..
Пальцы его забегали по клавиатуре вверх-вниз, на секунду он замер, а затем стал петь частушки.
И эх!.. Самолетики летали.
Перелеты делали,
От Москвы фашистов гнали,
Оглянуться не дали.
Гитлер Геббельса спросил:
«Что ты рот перекосил?»
У «красавца» слезы градом —
Подавился Сталинградом.
Хвастал фюрер: «Я могу
Расправить Курскую дугу».
Долго тужился – не мог,
Согнут сам в бараний рог!
Аня слушала его, подперев рукой щеку.