– Отец Игнасио, – юноша тоже вскочил, его детские губы дрогнули, – убийство – тоже грех.
– Значит, это – тот грех, который вы приготовили именно для меня. Я возьму его на душу.
Выстрел, ударивший в грудь Арчи, сотряс и его тело, Арчи пошатнулся и упал на колени, алое пятно спереди на рубахе стало расплываться, расплываться…
– Вы… не понимаете, отец Игнасио, – выталкивал он толчками вместе с кровью, – вы… это чудо, вели… чественное чудо… обладание… покой… золотистый… по… Я не… одинок… никогда… а она… вечный брак… вечный… и нет вины… понимаете?
– Нет, – сказал отец Игнасио.
Белая, залитая кровью и лучами заходящего солнца фигура сложилась пополам, точно карманный нож, и уткнулась головой в траву.
Отец Игнасио постоял над ним, потом взял за руки и, кряхтя, перетащил туда, где лежала Мэри. Положил их бок о бок, точно двух больших кукол, и выпрямился.
Лес за его спиной вспыхнул алым и золотым – стайка попугаев, щебеча, уселась на ближайшем дереве и наблюдала, как отец Игнасио, взяв иззубренный топорик, отвалил первый пласт лесной подстилки.
* * *
В синих, вымытых добела солнцем, ветром и морем портовых городах есть места, темные, липкие, грубые, места, куда не решаются заглядывать люди, которым есть что терять.
Но молодой человек, спустившийся по ступенькам, нагнул голову и шагнул в дверной проем.
– Хозяин сказал, что у вас есть что-то для меня? – спросил он, стараясь не обращать внимания на густой жирный запах, казалось, липнувший к его полотняному платью.
Он был младший сын достойного семейства, и его только что услали в колонию из-за нежелательной любви. Он хотел вернуться назад в блеске богатства и славы, а на этой земле и то и другое еще было доступно – впрочем, как и смерть от лихорадки или укуса ядовитого насекомого. Но он был юн, и отважен, и великодушен. А потому готов терпеть лишения и опасности.
Но здесь он не обнаружил никакой опасности – просто грязный подвал и человек на грязной подстилке, фитиль лампы дергался и коптил, в одно-единственное грязное узкое окошко под потолком билась огромная бабочка.
– Затерянный город? – молодой человек недоверчиво покачал головой.
Его было не так просто обмануть, он получил хорошее образование и перед тем, как оказаться здесь, читал записки путешественников и листал подшивки старых газет в местном клубе, у окна, выходящего на залив, где качались белые мачты.
– Записки лорда Аттертона, – сказал тот, что сидел на матрасе, – они у меня. Карта, рисунки, наброски…
– Но экспедиция Аттертона погибла, – молодой человек недоверчиво покачал головой. – Никто не вернулся.
– Один вернулся. Он принес вот это.
На узловатой ладони лежала статуэтка женщины с жабьей головой. Вставные глаза из желтых камней смотрели в потолок.
– Никогда такого не видел, – сказал молодой человек после долгого молчания.
– Да…
– Значит, затерянный город все-таки существует?
– Затерянный город существует, – подтвердил собеседник. Только теперь молодой человек разглядел, что он очень стар. – Арки над водой, храмы, в которых содержится нечто, недоступное человеку… Прекрасный, величественный город, а там, внутри, в золоте и блеске еще нечто более прекрасное, более величественное… Но туда не пройти одному.
– Нет? – молодой человек пожал плечами. Он и не собирался идти один, у него был слуга, тихий спокойный выносливый человек, и он собирался нанять туземных носильщиков и охотника…
– Вам нужен проводник.
– Но если есть записная книжка… и карта… Сколько вы просите за них?
– Они останутся у меня. Я позволю вам их скопировать, но они останутся у меня. Тем более они вам не помогут. Вам нужен кто-то, кто поведет вас туда.
– Вы? – молодой человек недоверчиво покачал головой. – Но вы… извините, но…
Он говорил обиняками, испытывая неловкость, свойственную молодым здоровым людям, для которых старость – просто скверная, неизлечимая болезнь вроде проказы.
– Нет, не я. Но я могу вам помочь. Подойдите ко мне. Нет, еще ближе.
Хозяин притона услышал за дверью приглушенный шум, короткий вскрик, звук падения.
Он лишь пожал плечами.
Здесь творилось и не такое – через черный ход притона не раз глубокой ночью двое, сгорбившись, уносили третьего, чтобы кинуть его в воды залива, а этот… поскольку такое повторялось уже не раз, он знал, что юноша вскоре встанет и выйдет, впрочем, он будет необычно бледен, и выйдет он пошатываясь, со счастливым, пьяным выражением на лице и застывшими, расширенными глазами, но уйдет он живым и на своих ногах. В соседнем подвале, подобном этому, располагалась опиумная курильня, оттуда выходили люди именно с такими выражениями лиц, так что ничего необычного здесь, опять же, не было.
А потом, со временем, придет другой. Из-за этого нет нужды беспокоиться, тем более что старый постоялец ему неплохо платит.
Эта страна, думал хозяин притона, не надо пытаться ее понять, не надо проникать в ее тайны, они черные и гнилые, они убивают того, кто подошел слишком близко. Лучше сидеть здесь, в портовом переулке, и подсчитывать липкие монеты за стойкой, и видеть, как молодые люди, жаждущие богатства и приключений, приходят и уходят, приходят и уходят…
Как хорошо, думал отец Игнасио, привалившись к стене, и закрыв глаза, как хорошо, какое счастье, золотистый покой… золотистый… ни вины, ни боли… Долго шел я к этому по темным дорогам, и наконец вот оно, рядом, сверкающее, неизбывное, вечное, то, чем можно делиться, но что невозможно отнять.
Узловатые, но крепкие пальцы пробежались по жесткому сукну, застегивая его на все пуговицы.