Уже уходя прочь, он оглянулся через плечо, чтобы еще разок полюбоваться ею. К его удивлению, оказалось, что она тоже смотрит на него. Их взгляды встретились. Беобранд поспешно отвернулся, но все же успел при этом обратить внимание на очертания ее тела под накидкой, когда она стала надевать кожаный фартук. Юноша пошел своей дорогой, решив смотреть только на землю прямо перед собой. Его зардевшиеся щеки покраснели еще больше, когда Леофвин вдруг начал напевать себе под нос песню о любви. От его внимания, похоже, не ускользнуло то, как Суннива и Беобранд обменивались взглядами. Теперь Беобранд мог ожидать, что над ним в ближайшие дни станут подшучивать. Он попытался нахмуриться, но его самого так и подмывало улыбнуться. Решив отвлечь от себя внимание спутника, он показал рукой на Большой дворец, который возвышался на всеми другими постройками Гефрина.
– Басс говорил, что это здание впечатляет, – сказал он.
– Но он даже и не упомянул о кузнеце Странге и его не менее впечатляющей дочери, – широко улыбнувшись, ответил Леофвин.
Беобранд сделал вид, что не услышал этих слов, и сосредоточил все внимание на Большом дворце.
Здание это было очень высоким и длинным. Оно оказалось выше всех строений, которые Беобранд когда-либо видел. Его крыша была покрыта не соломой, а длинными досками. Фронтон украшали резные изображения животных и завитки разных оттенков красного, зеленого, желтого и синего. На самом верху крыши, над фронтоном, обращенным на юг, виднелось что-то наподобие двух деревянных рогов. Это было и в самом деле великолепное здание, сконструированное так, чтобы вызывать у смотрящих на него людей уважение и страх.
Дверь главного входа была распахнута настежь. По обеим сторонам от нее стояли воины. Они были вооружены копьями. Увидев двух приближающихся юношей, они с любопытством уставились на них.
Беобранд и Леофвин подошли ко входу в здание с некоторым испугом. Они прибыли в Гефрин каждый со своей целью, и ни один из них не знал, с чего ему нужно начинать.
Леофвин еще давно решил попытаться стать бардом. У него имелись определенные способности, и он очень хорошо играл на лире. Эти его качества вкупе с личным обаянием и обходительностью, по мнению Беобранда, позволяли Леофвину надеяться на успех.
Беобранд же искал господина, которому он мог бы служить как воин. Такого господина, который был бы достоин доставшегося ему, Беобранду, великолепного меча. По вечерам Беобранд вытаскивал этот меч из ножен и разглядывал его при свете пламени костра. Его очаровывали узоры на клинке, благодаря которым тот переливался, как радужная кожа змеи.
Этот шикарный подарок его брату за проявленную доблесть теперь снова должен послужить хорошему хозяину. Беобранд позаботится о том, чтобы мечу нашлось достойное применение.
– Почему этот клинок не защитил Окту? – спросил Беобранд у Басса как-то раз вечером, когда они сидели у костра.
– Не знаю, – ответил Басс, – но думаю, что Хенгист застал Окту врасплох, когда тот был с Эльдой, и убил их обоих.
– Хенгист – настоящий зверь.
Басс смерил Беобранда долгим взглядом. В его глазах отражалось красноватое пламя костра.
– Нет, – затем сказал он. – Звери не убивают ради удовольствия. Хенгист же любит убивать именно ради удовольствия. Ему нравится нести людям смерть.
Мысли о Хенгисте роились в сознании Беобранда, зачастую пузырясь на его поверхности, как пена на поверхности бульона, который варят в котле. Как же теперь Беобранду хотелось, чтобы он воспользовался тогда в Энгельминстере подходящим моментом и прикончил убийцу своего брата! В ночь после поединка он снова поклялся – теперь уже на Хрунтинге и перед всеми богами, – что отомстит за убийство Окты. Когда он находился возле могилы Окты, он еще не знал, кто его убил, но сейчас ему было уже известно, на кого направить свою месть.
А может, Хенгист уже умер от полученной раны. Это было возможно. Вполне возможно. Впрочем, Беобранд сомневался, что так легко отделается от Хенгиста.
После поединка у Беобранда не было четкого представления о том, что он собирается делать дальше. В глубине души он гордился тем, что одолел этого опытного воина. Несмотря на то, что не обошлось без везения, он знал, что в этом поединке держался лучше, чем смогли бы многие другие воины, и одержанная им победа была заслуженной. Альрик, Басс и все остальные восхитились его доблестью. Леофвин на следующий вечер во время ужина, на который пришло большинство обитателей Энгельминстера, спел балладу собственного сочинения о поединке Беобранда с Хенгистом. В изложении Леофвина все выглядело так, как будто Беобранд сражался с великаном, обладающим силой десяти медведей, хитростью лисы и боевым мастерством Тиу, бога воинской доблести. Беобранд, чувствуя себя чуть живым от перенапряжения и полученных ран, слушал Леофвина с улыбкой, смущаясь из-за явных преувеличений. Его удивило то, что даже те люди, которые видели этот поединок, похоже, начинали верить выдумкам Леофвина. К тому времени, когда Беобранд лег спать, большинство обитателей Энгельминстера уже было готово поклясться, что они своими глазами видели, как Беобранд обезоружил Хенгиста одним ударом сакса, а затем поднял с земли выбитый из рук противника великолепный меч, когда-то принадлежавший его брату, и рассек Хенгисту лицо, что и решило исход поединка.
Засыпая в ту ночь и все еще ощущая в ушах шум недавнего веселья, Беобранд размышлял о том, какая же все-таки сила заключена в словах Леофвина. Его поединок с Хенгистом уже превратился в красивую легенду, и Беобранд задался мыслью, будет ли хоть кто-нибудь помнить, как все происходило на самом деле, после того как эта легенда прозвучит еще несколько раз.
На следующей день он чувствовал себя уже неплохо. Его раны не загноились и стали быстро затягиваться. Погода изменилась в лучшую сторону. Чистое небо принесло тепло не только земле, но, как показалось Беобранду, и той части его души, которая застыла из-за зимней непогоды и мрачных событий, свидетелем которых ему довелось стать.
Басс подошел к нему в то утро вскоре после того, как он проснулся.
– И что ты теперь собираешься делать? – спросил великан.
– Не знаю.
Беобранду вспомнился тот азарт, который охватил его во время битвы. Вспомнились сосредоточенность и самообладание. Вспомнилось ощущение собственного могущества, которое он испытал, забирая у других людей жизнь и побеждая вооруженных воинов, пытавшихся убить его самого или причинить вред кому-то другому. Разумеется, это чувство нравилось ему гораздо больше, чем то бессилие, которое он испытывал, когда умирали Эдита, Реда, его мать, Окта… и Катрин.
– Сам не знаю почему, но я хочу сражаться, – сказал Беобранд.
– А я знаю почему – потому что ты хорошо умеешь это делать, – усмехнулся Басс. – Отправляйся вместе со мной на север. Там ты сможешь вступить в дружину Энфрита. Ему нужны хорошие воины. Или, если тебе это понравится больше, ты можешь затем вернуться со мной оттуда в Кантваре.
Беобранд осторожно потрогал свой раненый бок и поморщился. Он не мог вернуться в Кантваре, где его ждали воспоминания, от которых он когда-то бежал.