– Андреа, мы в эфире, – донесся из наушника раздраженный голос, – Андреа!
– Добрый вечер, я Андреа Холл. Добро пожаловать, мы возобновляем нашу передачу…
В течение пяти минут она вкратце рассказывала о том, как развивались события до настоящего времени, без конца показывая страшные фотографии бесчисленным зрителям, которые только-только присоединились к аудитории. Дойдя до прилагавшегося к фотографиям рукописного списка, женщина стала запинаться, а когда стала читать имена тех, кому убийца вынес смертный приговор, у нее затряслись руки:
– Мэр Рэймонд Эдгар Тернбл – суббота, 28 июня
Виджей Рэна – среда, 2 июля
Джерред Эндрю Гэрланд – суббота, 5 июля
Эндрю Артур Форд – среда, 9 июля
Эшли Дэниэль Локлен – суббота, 12 июля
И в понедельник, 14 июля…
Андреа сделала паузу, но не ради театрального эффекта (весь список она прочла без излишнего драматизма, а лишь стараясь как можно быстрее дойти до конца), а чтобы вытереть покатившуюся по щеке черную от туши слезу.
Она прочистила горло, пошелестела лежавшими на столе бумагами, неубедительно намекая, что плавное течение ее речи нарушила опечатка или какой-нибудь недостающий документ. И вдруг закрыла руками лицо, а ее плечи вздрогнули так, будто она наконец поняла, что сделала, и осознание этого всей своей тяжестью обрушилось на нее.
– Андреа? Андреа? – прошептал из-за камеры чей-то голос.
Женщина опять посмотрела в объектив на свою аудиторию, явно побившую все рекорды, и ощутила величие момента. На ее лице и рукавах остались черные следы, в сложившейся ситуации казавшиеся неуместными.
– Я в порядке.
Пауза.
– …и в понедельник, четырнадцатого июля, офицер столичной полиции, возглавляющий расследование по делу Тряпичной куклы… Детектив-сержант Вильям Оливер Лейтон-Коукс.
Глава 8
Понедельник, 30 июня 2014 года
9 часов 35 минут утра
– Плохо.
– Плохо?
– И тоскливо.
– Тоскливо.
Доктор Престон-Холл тяжело вздохнула и положила блокнот на антикварный кофейный столик, стоявший рядом с ее креслом.
– На ваших глазах умирает человек, которого вам поручили охранять, преступник, совершивший это злодеяние, заявляет о своем намерении через две недели вас убить, но мне по этому поводу вы лишь можете сказать, что вам «плохо» и «тоскливо», да?
– Может, я сошел с ума? – предпринял новую попытку Волк, надеясь, что поступает правильно.
Доктора его слова, похоже, заинтересовали. Она вновь взяла в руки блокнот и склонилась ближе к пациенту.
– Злоба присутствует?
Волк на мгновение задумался.
– Нет, по правде говоря, нет.
Доктор бросила блокнот, тот соскользнул с крохотного столика и шлепнулся на пол.
По всей видимости, если кто-то и сошел с ума, то это она.
После восстановления в рядах полиции Волк бывал в этом таунхаусе с оштукатуренным фасадом, выстроенном в георгианском стиле на улице Куин Эннз Гейт, каждый понедельник. Доктор Престон-Холл была штатным психиатром, консультирующим сотрудников лондонской полиции. Ее скромный кабинет, единственной рекламой которому служила латунная табличка у входной двери, располагался в тихом квартале буквально в двух шагах ходьбы от Нью-Скотленд-Ярда.
Доктор была так же элегантна, как и окружающая обстановка. Ей было чуть за пятьдесят, возраст ее ничуть не портил, с убеленными сединой, тщательно причесанными волосами и в неброской одежде от ведущих мировых дизайнеров она выглядела восхитительно. Держалась она строго и властно, обладая характером школьной учительницы, который настолько глубоко въедается в душу еще в юности, если не в детстве, что избавиться от него в зрелом возрасте уже невозможно.
– Скажите, вам по-прежнему снятся сны, где вы оказываетесь в больнице? – спросила она.
– Вы называете это больницей, хотя я предпочитаю другой термин – сумасшедший дом. – Доктор вздохнула.
– Только когда я сплю, – ответил Волк.
– То есть?
– Когда у меня нет возможности с ними бороться. Да и потом, я не стал бы называть их снами, это скорее кошмары.
– А я не желаю называть их кошмарами, – возразила доктор Престон-Холл. – В снах нет ровным счетом ничего страшного. Вы просто проецируете на них свои страхи.
– При всем моем безмерном уважении замечу, что вам легко так говорить, ведь вы не провели в этом аду, весьма специфическом, тринадцать месяцев и один день.
Доктор отказалась обсуждать эту тему дальше, чувствуя, что в противном случае все оставшееся время сеанса Волк, вместо того, чтобы делиться своими личными переживаниями, будет с ней спорить. Она разрезала запечатанный конверт, который детектив принес с собой, и внимательно прочла еженедельный доклад Финли. Судя по выражению ее лица, она, как и Волк, считала это бесполезной тратой времени, чернил и древесины.
– Сержант Шоу, похоже, очень доволен тем, как вы справились со стрессом последних нескольких дней. Он дал вам десять баллов из десяти. Один лишь бог знает, на чем основана его система оценок, но… для вас это неплохо, – бросила она.
В открытое настежь окно Волк невидящим взглядом смотрел на огромные дома, выстроившиеся в ряд на противоположной стороне Куин Эннз Гейт. Каждый из них содержался в идеальном порядке, а то и вовсе был отреставрирован в полном соответствии с оригиналом и теперь блистал во всей своей былой красе. Если бы не отдаленный шум беспорядочного города, готовящегося к очередной безжалостной неделе, детектив вполне мог бы оказаться в плену иллюзии и подумать, что они перенеслись в прошлое. Хотя утро за окном подбиралось к двадцативосьмиградусной отметке, в утопающую в тени комнату врывался легкий бриз.
– Пока будет длиться разбирательство, я предлагаю вам приходить ко мне два раза в неделю, – сказала доктор Престон-Холл, продолжая читать подробный рапорт Финли, который тот нацарапал своим безобразным почерком под диктовку Волка.
Детектив встал, сознательно стараясь не сжимать руки в кулаки на глазах у психиатра.
– Я по достоинству ценю вашу заботу, – не очень искренне ответил он, – но для этого у меня совершенно нет времени – мне нужно ловить убийцу.
– Вот именно! Вы сказали «мне»! В этом и заключается наша с вами проблема. Вы считаете это вашим сугубо личным делом. Вы и раньше себя так вели, правда? За поиск этого типа отвечаете не только вы. У вас есть коллеги, вам помогают, оказывают поддержку…
– Но меня это касается больше других.
– А у меня есть профессиональные обязанности, – возразила она.