Уилл Фарнаби вернулся к просмотру альбома.
– А у вас есть фото этого вашего милейшего предка?
– Был когда-то написанный маслом портрет, – ответил доктор Макфэйл, – но полотно не выдержало сырости, а насекомые довершили дело. Великолепный образчик живописи того времени. Как портрет Иеремии эпохи Высокого Возрождения. Представьте себе – величественное лицо, горящие вдохновением глаза и густая борода пророка, которая скрывала зачастую много физиономических недостатков. Единственная реликвия, оставшаяся от него, – карандашный рисунок с изображением его дома.
Он перевернул еще одну страницу, и там обнаружился упомянутый рисунок.
– Все из крепчайшего гранита, – продолжал он, – с решетками на каждом окне. А внутри этой уютной семейной Бастилии систематически творились бесчеловечные дела! И надо ли говорить, что творились они во имя Христово и ради самых благих намерений… Доктор Эндрю оставил незавершенную автобиографию, а потому нам все известно об этом.
– И дети не получали никакой поддержки от своей матери?
Доктор Макфэйл покачал головой.
– Она носила фамилию Камерон и была такой же ярой кальвинисткой, как и сам Джеймс. Быть может, даже более ярой кальвинисткой. Будучи женщиной, ей приходилось гораздо больше в себе преодолевать, справляться со свойственным женщинам инстинктивным стремлением к здравому смыслу. Но она с ним справлялась – героически справлялась. Она не только не сдерживала жестокости мужа, но поддерживала его и даже науськивала. Назидательные беседы проводились перед завтраком и перед обедом, проверка знаний катехизиса и заучиваний эпистол наизусть по воскресеньям. А каждый вечер, когда все проступки, совершенные за день, подсчитывались и суммировались, начиналась методичная порка хлыстом для верховой езды с ручкой из китового уса по голым задницам. Всех шестерых детей – и мальчиков, и девочек – в порядке старшинства.
– Меня всегда подташнивает от этих рассказов, – призналась Сузила. – Чистейший садизм.
– Нет, не чистейший, – возразил доктор Макфэйл. – Прикладной садизм. Садизм, имевший основательный внешний мотив, садизм на службе идеала, проявление религиозных убеждений. И это тема, – добавил он, обращаясь к Уиллу, – достойная исторического исследования: взаимосвязь теологии и телесных наказаний детей. У меня есть теория, что те дети, которых систематически подвергали порке, вырастали в убеждении, что Бог – это Иная Сущность. Разве этот термин не стал частью популярного жаргона в вашей части мира? И наоборот, там, где дети воспитывались, не подвергаясь физическому насилию, Бог становился важной частью их существа и бытия. Вера людей, таким образом, находит отражение в состоянии их попок в детском возрасте. Взгляните хотя бы на иудеев – горячих сторонников порки детей. И то же самое делали все добрые христиане даже в Эпоху Веры
[45]. Отсюда Иегова, отсюда Первородный Грех, отсюда извечно недовольные Отцы римской и протестантской ортодоксии. В то время как среди буддистов и индуистов религиозное наставление никогда не допускало насилия. Никаких красных полос на маленьких ягодицах, и пожалуйте: Tat tvam asi – Ты есть То, твое сознание и Божественное неразделимы. А теперь возьмем пример квакеров. Они в своей ереси дошли до веры во Внутренний Божественный Свет, и что же произошло? Квакеры перестали пороть детей и стали первой христианской сектой, выступившей против рабства.
– Но порка детей, – попытался возразить Уилл, – уже давно вышла из моды и у нас. И тем не менее именно сейчас стала популярна концепция Иной Сущности.
Но доктор Макфэйл отмахнулся от его аргумента.
– Это типичный случай неизбежной реакции, которая следует за действием. Во второй половине девятнадцатого века свободомыслие и гуманитарные идеи так укрепили свои позиции, что оказали воздействие даже на правоверных христиан, большинство из которых перестали избивать детей. На нежных местах новых поколений не осталось красных рубцов. Как следствие – они перестали воспринимать Бога как Иную Сущность, а изобрели Новое Мышление, Единство, Христианскую Науку, то есть пошли по стопам псевдовосточных ересей, где Бог целиком един с человеком. Эти движения существовали уже во времена Уильяма Джеймса, а с тех пор только набирали силы инерции. Но тезис всегда вызывает антитезис, и с течением времени ереси породили Новую Ортодоксию. Долой Единение с Богом! Да здравствует Иная Сущность! Назад к Августину, назад к Мартину Лютеру! Одним словом, назад к двум самым истерзанным задницам в истории христианского учения. Прочитайте «Исповеди» (Блаженного Августина), прочитайте «Застольные беседы» (Лютера). Августина порол школьный учитель, родители только смеялись в ответ на его жалобы. Лютера систематически истязали не только учитель и отец, но даже его любящая вроде бы мамаша. И миру пришлось долго расплачиваться за шрамы на их задницах. Прусский милитаризм и Третий рейх – без поротого Лютера эти чудовищные явления никогда не появились бы. Или возьмите поротое богословие Августина, доведенное до логического завершения Кальвином и отлично усвоенное набожными обывателями вроде Джеймса Макфэйла и Джанет Камерон. Основная посылка: Бог есть Иная Сущность. Побочная посылка: человек полностью лишен всяких прав. Вывод: твори с задницами своих детей то же, что творили с твоей, то же, что Отец Небесный творил с коллективной задницей всего человечества со времен Великого Грехопадения, – порка, порка и только порка!
Они замолчали. Уилл Фарнаби еще раз посмотрел на рисунок гранитного жилища веревочных дел мастера и подумал обо всех гротескных и уродливых фантазиях, возведенных в ранг сверхъестественных фактов, и обо всех мерзких жестокостях, вдохновленных этими фантазиями, о боли и горестях, причиненных из-за них. И вспомнил, что не Августин придумал «суровость во благо», а Робеспьер, затем появился Сталин. И когда уже не стало Лютера, чтобы побуждать князей убивать крестьян, возник гениальный Мао, обративший их в рабов.
– Вас никогда не охватывает отчаяние? – спросил он.
Доктор Макфэйл помотал головой.
– Мы не отчаиваемся, – сказал он, – потому что знаем: все не обязательно должно обстоять так плохо, как в прошлом.
– Мы знаем, что может быть намного лучше, – добавила Сузила. – А известно нам это потому, что все уже намного лучше здесь и сейчас, на этом странном маленьком острове.
– Но сможем ли мы убедить других последовать нашему примеру или хотя бы сохранить наш собственный крошечный оазис гуманности посреди окружающей нас обезьяньей дикости вашего образа жизни – это, увы, уже совсем другой вопрос, – сказал доктор Макфэйл. – Нынешняя ситуация располагает к самому пессимистическому прогнозу. Но отчаяние? Нет, для полного отчаяния я пока не вижу причин.
– Даже когда вы читаете книги по истории?
– Даже когда читаю такие книги.
– Остается только позавидовать. Как вам это удается?
– Для этого нужно только помнить, что такое история. Хроника того, что человечество принуждало творить его невежество, и последствий раздутой самонадеянности, вылившихся в возвеличивание своего невежества, превращения его в политические или религиозные догмы.