Сапфировая королева - читать онлайн книгу. Автор: Валерия Вербинина cтр.№ 35

Спустя несколько минут он оказался уже у Розалии, в заведении напротив, где было непривычно тихо и безлюдно. Граф Лукашевский и Жорж от нечего делать перекидывались в карты, вяло пытаясь надуть друг друга. Злясь на их присутствие, Виссарион Сергеевич вкратце рассказал о своем разговоре с баронессой.

– Мне не нравится, что приезжая дама все время поминает твою жену, – заявила Розалия. – На что она намекает?

– Вероятно, на то, что может отправить меня на бессрочную каторгу, если я пойду против нее, – со злым смешком ответствовал Хилькевич.

– Вздор, мой сеньор, – бросил Жорж. – То дело слишком давнее, и как пить дать никто ничего не сможет доказать.

– Ты опять проиграл, поэт, – поддразнил его граф.

– Век живи, не забывай: везет в любви, а в карты ай-ай-ай, – ухмыльнулся сутенер.

Розалия нахмурилась.

– Виссарион! А что с этими… птицами? Получается, она тут ни при чем?

– Именно так, – угрюмо ответил Хилькевич, – ей даже про них неизвестно.

– Тогда кто же мог… – начал граф, случайно бросил взгляд на карты – и умолк.

– В чем дело, Антонин? – спросил Хилькевич, видя, что Лукашевский хмурится и что-то обдумывает.

– Ни в чем, собственно, – после небольшого колебания ответил граф. – Я просто вспомнил кое-что: завтра в город прибывает некто Николай Рубинштейн. Не может ли он быть как-то связан с тем, что у нас творится?

– Тот самый Рубинштейн? – вырвалось у Розалии. – Первый среди шулеров?

– Надо же, какая птица к нам попасть стремится! – засмеялся Жорж.

– Да, мне говорили о его приезде, – хмуро проговорил король дна. – Но какое отношение он может иметь ко всему этому?

– Не знаю, – задумчиво уронил граф, – не знаю. Но, насколько я помню Рубинштейна, от него можно ждать чего угодно.

– Глупости, – сказала Розалия решительно, – просто глупости! Я знала его мать, его приемного отца, того самого Рубинштейна, и хорошо помню его самого. Чтобы он стал устраивать такое… – Мадам поежилась. – И потом, зачем ему наш город? Он живет то в столице, то в Монте-Карло, то в Бадене, ни в чем себя не стесняет… Я не хочу обидеть никого из присутствующих, но мы для него – глухая провинция, только и всего.

– И тем не менее, – заявил Лукашевский, – странно, что все началось именно перед его приездом.

– Все началось, – поправил его Жорж, – с приездом дамы, прекрасной и упрямой. При чем тут Рубинштейн?

– Рифму, Жорж! – потребовала Розалия. – Рифму!

– Я сейчас умру от бессилия, не рифмуется такая фамилия, – весь лучась самодовольством, объявил сутенер.

«Он что, нарочно? – с отвращением подумал Хилькевич. – Положительно, меня окружают одни идиоты!»

– Я считаю, нелишне будет присмотреть за Рубинштейном, – проговорил король дна вслух. – Для меня ясно, что некто, кого мы не знаем, решил воспользоваться приездом столичной дамы, чтобы взяться за меня. И если вы думаете, что жалкий пьяница Сенька-шарманщик был наугад выбран в качестве посыльного, то совершенно заблуждаетесь. Наверняка забулдыга везде уже раструбил о том, какой презент мне передали.

– Вряд ли, – зевнул граф. – Сенька попал под колеса. Сегодня в газете как раз написали.

– Насмерть? – насторожилась Розалия.

– Трудно выжить после того, как по тебе прокатится карета, – небрежно уронил граф.

– Ты постарался? – с любопытством спросил Жорж, потирая усы.

Граф сделал непонимающее лицо:

– Я? С какой стати?

– Так еще лучше, – заметила Розалия. – Сам упал под колеса, и дело с концом. Что с него взять – пьяница!

«Если только он действительно сам по себе упал под колеса, а не тот, кто прислал мертвую птицу, избавился от нежелательного свидетеля», – шепнул Хилькевичу голос осторожности.

И при мысли, что за гибелью Сеньки-шарманщика мог стоять его враг, который до сих пор оставался невидимым, Виссариону Сергеевичу сделалось не по себе.

– Следствие уже ведется? – на всякий случай спросил он. – Кто занимается делом?

– Половников, кто ж еще, – отозвался граф. – По крайней мере, в газете так было написано.

По правде говоря, у Половникова до сих пор не было времени взяться за расследование уличного происшествия надлежащим образом.

Он пытался, как ему было приказано начальством, не упускать из виду вертушку Дашеньку, но она надолго пропала куда-то, а когда он наконец нашел ее, сделала большие глаза и стала уверять его, что никуда не уходила. Чрезвычайно подозрительным показался следователю и тот факт, что возле горничной постоянно вертелся дворник Василий Хмырько, ее спаситель, который вытащил девушку из опрокинутой пролетки. Половников уже навел справки о дворнике и выяснил, что тот крайне нерадив и почти не появляется на рабочем месте. Кроме того, один из полицейских осведомителей видел вышеназванного Хмырько с морщинистым, как старая черепаха, седовласым господином, как две капли воды похожим на небезызвестного вора Агафона Пятирукова. И Половников задумался, уж не разыграл ли Хилькевич комбинацию с опрокинутой пролеткой и спасением лишь для того, чтобы прикрепить к болтушке горничной своего человека.

Однако тут Дашенька, не так все истолковавшая, нажаловалась госпоже, что Половников не дает ей проходу, призвала в свидетели Васю Херувима и Стремглавова, и вскоре следователя вызвали к Сивокопытенко.

– Мон шер, [20] – делая большие глаза, говорил начальник, – признаться, не ожидал я от вас такой прыти! Каюсь, я советовал вам приударить за этой особой, но… вы же все-таки человек в летах, с положением! Как же можно, в самом деле?

Красный как рак вышел Половников из начальственного кабинета, и весь день никакая работа уже не лезла ему в голову. Он все пытался представить себя пристающим к Дашеньке – и не мог. Не потому, что горничная представлялась ему какой-то не такой, а потому, что сам страдал излишней порядочностью. И поневоле Половников вынужден был заключить, что у его начальника чрезвычайно извращенное воображение.

Мучения следователя продолжились дома, где Пульхерия Петровна накричала на него, мол, она все знает о нем и горничной, и объявила, что он палач ее существования, тиран, мучитель и изверг. После чего в изверга полетела большая некрасивая ваза (которую, по совести, давно следовало разбить). Однако Половников, привыкший к домашним сценам, поймал вазу на лету и водрузил ее на место.

Ужин был, как всегда, когда хозяйка пребывала не в духе, отчасти пережаренный, отчасти недожаренный и целиком пересоленный. После трапезы Пульхерия Петровна велела супругу прогулять Дианку, их домашнюю собачонку. Следователь мог возразить, что с Дианкой прекрасно могла прогуляться и прислуга, но не стал. Он был рад предлогу уйти из дома хотя бы на время.