– Какая поразительная просьба, сударыня, – проговорил Хилькевич, не сводя с собеседницы пристального взора. – Право, вы преувеличиваете мои возможности. Почему бы вам не обратиться, к примеру, к господину де Ланжере? В конце концов, он наш полицмейстер и обязан знать, что творится в городе.
– Мне следует понимать ваши слова как отказ? – осведомилась баронесса. – Поверьте, сударь, если бы я могла обойтись одним де Ланжере, я бы уже так и поступила. Но что-то подсказывает мне, что вы можете принести куда больше пользы.
И Амалия очаровательно улыбнулась.
– Боюсь, вы плохо знаете меня, сударыня, – спокойно промолвил Хилькевич. – Я никому не оказываю одолжений, даже хорошеньким женщинам, которые приехали из столицы. Вы собирались оградить меня от притеснений со стороны властей, кажется? – Король дна пожал плечами. – Власти и так никогда меня не притесняли. Не знаю, кто является вашим осведомителем, но уж это он обязан был вам сообщить.
Баронесса вздохнула.
– Значит, вы все-таки отказываетесь, – констатировала она. – Таково ваше окончательное решение?
– Да, – твердо ответил Хилькевич.
– Что ж… – обронила Амалия после паузы. – Tant pis pour vous, tant mieux pour moi.
Хилькевич ждал, что сейчас баронесса произнесет обязательную и, с его точки зрения, совершенно бессмысленную в таких случаях фразу о том, что он вскоре пожалеет о своем решении, но то, что та сказала, его обескуражило. Он не был силен в языках и теперь мучился, пытаясь определить, на что именно столичная гостья намекала. А о том, что ее слова содержали какой-то намек, Хилькевич догадался по блеску глаз дамы.
– Это все, о чем я хотела с вами говорить, – завершила встречу Амалия. – Вы свободны.
Все-таки она не удержалась от искушения обойтись с ним под конец как со слугой. И опять Хилькевич пожалел, что взял с собой своих людей, которые стали свидетелями его унижения.
Поднимаясь с места, он поглядел на лицо баронессы, и тут его словно ударило током – в нем не было и следа досады или раздражения, которые мог вызвать его отказ. Напротив, на нем было написано полное удовлетворение, словно дама услышала именно то, что ожидала и именно чего добивалась. А ведь дело, из-за которого она приехала в О., и впрямь было весьма, весьма важным, и помощь короля воров могла оказаться очень кстати.
«Черт возьми, – в смятении подумал Хилькевич, – уж не нарочно ли баронесса провоцировала меня на отказ? Но зачем ей это нужно?»
Не прощаясь, даже не поклонившись даме, он быстрым шагом вышел из Герцогского зала и направился в дом напротив. Через несколько минут к нему присоединились его сообщники.
– Какая наглость! – восклицала Розалия, воздевая к потолку свои пухлые руки. – Явиться к нам и требовать, чтобы мы выдали одного из наших! Нет, какая наглость!
– Валевский не наш, – напомнил граф. – И никогда не был нашим.
– Все равно, он честный вор и хотя бы поэтому заслуживает уважения! – Розалия вся колыхалась от возмущения.
Пятируков блуждал по комнате, то и дело запуская пятерню в волосы. Видно было, что Агафон чем-то сильно смущен. Граф объявил, что не прочь чего-нибудь выпить. Жорж открыл новую бутылку, да так «ловко», что едва не уронил ее на почти новый ковер. (Заметим в скобках: положим, ковру на самом деле было лет десять, но с точки зрения каких-нибудь версальских ковров он все равно считался младенцем.)
– Что баронесса сказала в конце? – внезапно спросил Пятируков у Хилькевича. – Я не понял ее слов. Она говорила по-французски?
Жорж, который наливал себе вино, насмешливо хмыкнул и перевел:
– «Тем хуже для вас, тем лучше для меня».
– И что сие значит? – растерялся Пятируков.
Хилькевич имел все основания полагать, что лично для него это не значит ничего хорошего, но тут вошла одна из девиц и сказала, что явился Сенька-шарманщик.
– Говорит, у него дело до Виссариона Сергеевича, – добавила девица.
Все шарманщики в городе, равно как и все нищие, были обязаны платить дань хозяину воров. Пятируков нахмурился.
– Сенька же за месяц задолжал, разве нет? Чего вдруг он таким смелым заделался? Раньше все от нас бегал, боялся, как бы ему руку не сломали.
– Не иначе, денежки завелись, – усмехнулся граф.
– Да какие там деньги! – фыркнула Розалия. – Он же пропивает все. Пропащий человек, совершенно пропащий.
– Ладно, – смилостивился Хилькевич, – впусти его. Посмотрим, что ему надо.
Девица вышла и вскоре впустила в комнату невзрачного мелкого субъекта, совершенно плешивого, несмотря на молодость, с серыми бегающими глазками и испитой физиономией. На субъекте был рваный пиджачок, заляпанный пятнами, и неопределенного цвета штаны, а на шее висела шарманка. В руках субъект держал пакет, перевязанный бечевкой.
– Виссарион Сергеич! – пробулькал субъект, радостно осклабившись. – Мы того, с оброком пришли!
Шарманщик полез в карман, едва не выронив пакет, и достал новехонький блестящий рубль.
– Ты никак разбогател, Сеня, – сказал Хилькевич с нехорошей улыбкой.
– Да вы что! – вскричал субъект, всплеснул руками и едва не уронил пакет вторично.
Тут уж граф не выдержал:
– Что у тебя в пакете?
Сенька потупился:
– Не знаю… Ей-богу! Попросили вам передать.
Хилькевич выпрямился в кресле. Розалия приоткрыла рот.
– Кто попросил передать? – каким-то новым, придушенным голосом задал вопрос теперь Хилькевич.
– А черт его знает! – отвечал удивленный шарманщик. – Девушка какая-то… Подошла, говорит: окажи услугу… вот тебе рубль, я знаю, ты задолжал… иди отдай хозяину, он сейчас у Розалии… и пакет ему передай. Я хотел того, в портерную… – Молчание, царившее в комнате, начало пугать Сеньку, он съежился и стал отступать к дверям. – Пришел туда, а ее закрыли… по случаю приезда высокой особы… то есть… Ну и я того, к вам…
– Давай пакет, – велел Хилькевич. Глаза его горели нехорошим стальным блеском.
Сенька съежился еще больше, но пакет отдал. Размоталась бечевка, развернулась упаковочная бумага…
– Фу! – с отвращением воскликнул граф. И даже отступил на шаг назад.
Жорж посмотрел на содержимое пакета и скривился. Пятируков позеленел.
– Что за гадость? – взвизгнула Розалия. – Виссарион, что все это значит?
– Хотел бы я знать, – угрюмо ответствовал король дна.
В пакете, предназначенном ему, лежала дохлая ворона.
Глава 6
Злопамятность пана Валевского. – Его отношение к словесности вообще и к российской в частности. – О том, как иногда может помочь несуществующая невеста.