Конечно, я не работаю в детском онкологическом отделении. Вот где могли бы рассказать об этих матерях гораздо больше.
Я встречалась и общалась с матерями, когда болезнь ребенка уже была ими осознана.
Каждая из них боролась с несчастьем по-своему.
Вот главное, что ощущается в общении с этими людьми: все лишнее, наносное, суетливое – все отпадает, облетает с них, как ненужная шелуха.
Как будто понимая (или просто чувствуя), что близость смерти не терпит суеты… что суета не нужна, если рядом вечность…
Эти матери приходят в поликлинику и обращаются к врачу строго по делу, иногда безропотно отстаивают длинные очереди, пропуская вперед очередную неврастеничную мамашу, которая «уже два часа тут стояла».
Они всегда говорят «спасибо», когда уходят.
* * *
Пусть читатель простит меня за то, что я процитирую другую свою повесть. Это не потому, что считаю свои произведения такими уж особенными. Возможно, об этом кто-то сказал лучше. Просто эта книга – итог десяти прожитых лет. Многое из того, о чем я сейчас пишу, было осмыслено раньше и попало в приводимую повесть.
Речь в повести идет о репрессированных, о жертвах сталинских лагерей.
Но суть от этого не меняется.
«Про себя Анастасия Петровна назвала этих людей «стоящими у черты».
Человек подведен к смертной черте. И одного раза хватило бы, чтобы смести с человеческой души все лишнее и оставить в ней только самое главное. Божеское.
Если человек этот не сломался, не струсил, не сподличал и остался человеком.
А если человека многократно подводить к смертной черте?
Вероятно, его душа становится хрустальной? Она начинает переливаться радужными, светлыми гранями…
Ведь вся грязь слетела с этой души… Не так ли?
Пусть человек при этом надевает на себя ватник зэка, или пижаму онкологического больного, или монашеское одеяние, наконец. Или еще какую-нибудь одежду, дерюжку или костюм – это не имеет значения.
Если ваше сердце не потеряло способности ловить отблески, если вам посчастливится встретиться с таким человеком один на один – можете считать, что вам крупно повезло.
Святые отцы призывали нас всегда помнить о смерти.
Нет, не все, кто «стоял у черты», стали святыми.
Но отпадала грязь… отпадала от многих…»
[25]
* * *
Помнить о смерти… В утренней молитве мы просим Матерь Божию: «…отжени от мене, смиренного и окаянного раба Твоего уныние, забвение, неразумие, нерадение…»
[26]
Не это ли забвение имеется в виду?
У смертной черты ощущаешь главное… но возвращаешься к жизни, и снова суета захватывает тебя…
Когда я однажды возвратилась после тяжелой операции домой… Помню, лежу на своем диване, слезы из глаз сами льются, и повторяю себе: «Только не забыть… Господи, только не забыть… не забыть…»
Не забыть, иначе Господь снова подведет тебя туда, где память твоя обновится. И снова будешь кричать в несмирении своем: «Господи, за что? Почему именно меня? Это несправедливо!»
* * *
Да, о третьем ребенке, фамилию которого я переписала в мой новый журнал. Надеюсь, навсегда! (Ну, до передачи во взрослую поликлинику – уж точно!)
Мальчик перенес несколько курсов химиотерапии, и его ремиссия продолжается больше пяти лет. Но за это время от онкологического заболевания умер его отец.
– Он взял болезнь на себя, – однажды сказала мне мать ребенка. – А я должна сына вырастить…
Не знаю я…
Может, так получается у некоторых отцов…
Не знаю…
С этой матерью я не могла говорить о покаянии, об исцелении церковными таинствами, о помощи святых. Эта мать – мусульманка.
Родители первого умершего мальчика не молились. Только бабушка, немного. Родители (мать) умершей девушки молилась много… и я о ней молилась…
Неисповедимы пути Твои, Господи.
* * *
Вся комната воронкою
Смыкается во мне,
Пространство плотно комкая.
Осадочно, на дне
Души моей отчаянной
Слоятся дни, как ил.
Тесьмою нескончаемой
Бог время раскроил
И вшил в полотна вечности,
Дав каждому из нас
Рукою безупречности
Свой век, свой год, свой час.
Не верьте тому, кто будет говорить, что сердце врача черствеет от времени и перестает реагировать на чужую боль.
Американский поэт и редактор Алеж Катои пишет: «Жуткое чувство, когда понимаешь, что сделал все, что возможно, а на деле – ничего. Видимо, не все сделал… Это грязная и глупая привычка дураков говорить, что медики привыкают к виду умирающих. Привыкнуть невозможно. Никогда…»
ОНКОЛОГИЯ
Я еще вернусь в палаты эти,
В белый, белый, белый неуют,
Где почти совсем не плачут дети
И в микстурах время раздают.
Малыши. Еще не понимают,
Да и кто посмеет им сказать:
Почему так часто плачут мамы
И врачи не смотрят им в глаза?
Почему не радуют игрушки,
Отчего совсем не до игры,
И зачем летают над подушкой
Злые разноцветные шары?..
Почему? За что их путь отмечен
В никуда? Не повернуть назад…
Вечности распахнуты навстречу
Двери одинаковых палат.
Чем на детский взгляд смогу ответить?
Сказкой? Правдой? Или лучше – ложь?
Я еще вернусь в палаты эти,
Если успокою в сердце дрожь…
[28]* * *
Небольшие отрывки из беседы с протоиереем Сергием Филимоновым – врачом-хирургом, кандидатом медицинских наук и настоятелем православного больничного прихода Святого великомученика и целителя Пантелеймона-на-Ручье, председателем Общества Православных врачей Санкт-Петербурга.
«Каждая болезнь имеет свой смысл. Господь посылает болезнь, а вернее, попускает, в том месте, органе или системе, где страсть, поражающая душу человека, проявляется максимально. Болезнь же тогда является лекарством, пресекающим дальнейшее развитие страсти.