Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки - читать онлайн книгу. Автор: Василий Молодяков cтр.№ 58

Один из его ответов вошел в поговорку. Японское правительство по ряду причин не спешило признавать de jure независимость своего «детища» Маньчжоу-го, а американские журналисты, настроенные в основном антияпонски, донимали представителей правительства и МИД провокационными вопросами об этом. 31 марта 1932 г., выслушав такой вопрос в очередной раз, Сиратори не прибег к дежурным отговоркам, а невозмутимо ответил: «Мы не спешим — нам не надо строить там канал», напомнив известный факт признания Соединенными Штатами «независимости» Панамы на третьи сутки после ее провозглашения.

Сиратори пользовался репутацией критически мыслящего и острого на язык комментатора событий, что шло вразрез с традиционным представлением об официальном представителе министерства, тем более в Японии. Многих занимало, как он может позволять себе разнообразные эскапады, не только угрожавшие его собственной карьере, но порой чреватые международными осложнениями, — и при этом не терять должности. «Как ему, при всех неблагоразумных поступках, удавалось держаться на своем посту так долго, всегда было загадкой, — недоумевал знаток Японии, британский журналист М. Кеннеди. — Я не раз обсуждал это с высокопоставленными японскими друзьями, но и они, казалось, пребывали в таком же искреннем неведении, как и я. Тем не менее, все соглашались, что он должен иметь за спиной влиятельных друзей» (3). Самое интересное, что никаких всемогущих покровителей у него не было.

До начала «Маньчжурского инцидента» Сиратори был дипломатом comme il faut не только в социальном, но и в идеологическом плане: если и имел какие-то взгляды, то не отличавшиеся от либерально-атлантистской линии «дипломатии Сидэхара». С оккупацией Маньчжурии в конце 1931 г. он резко «сменил вехи»: стал выступать за активную экспансию на континенте, делая резкие антиамериканские, антибританские, а порой и антисоветские заявления (Сиратори был убежденным антикоммунистом). Постоянное общение с прессой придавало его словам большой резонанс. Не стесняясь в выражениях, он критиковал собственное начальство, что в сентябре 1933 г. привело к почетной ссылке — посланником в Швеции, а также в Финляндии, Дании и Норвегии по совместительству.

«Стокгольмское изгнание» продолжалось три года, в течение которых он был выключен из Большой Политики в Токио. Но Большая Политика делалась не только там. Сиратори не раз приезжал в Берлин, где познакомился, а затем подружился с военным атташе Осима Хироси — творцом Антикоминтерновского пакта. Не вызывает сомнения и факт его знакомства с Риббентропом, хотя подробностей этого мы не знаем. Заманчиво предположить, что Сира-тори познакомился с Карлом Хаусхофером — скажем, по рекомендации Свена Гедина, которого не раз принимал у себя в Стокгольме, — но генерал-профессор редко покидал Мюнхен. А вот с Альбрехтом Хаусхофером, работавшим у Риббентропа, общительный японский гость вполне мог встречаться.

Официально к подготовке и заключению Антикоминтерновского пакта Сиратори не имел никакого отношения, что не позволило поставить ему это в вину на Токийском процессе японских «военных преступников». Однако осведомленные современники в один голос утверждали, что с японской стороны за пактом стояли «Осима и Сиратори». Антикоммунистические и антисоветские настроения обоих на тот момент не вызывают ни малейших сомнений. В ноябре 1935 г. в письмах к своему другу-врагу Арита Хатиро (в то время посол в Бельгии) Сиратори высказывался за максимально жесткую политику в отношении СССР, призывая не останавливаться перед угрозой войны для достижения стратегических целей вроде покупки Приморья и Северного Сахалина, демилитаризации Дальнего Востока, устранения из Монголии советского влияния и т. д. (4) Столь радикальную программу никто из власть имущих не поддержал, хотя на Токийском процессе советский обвинитель попытался использовать эти письма как чуть ли не официальную формулировку японской внешней политики.

Вернувшись в Японию в самом конце 1936 г., Сиратори ждал нового назначения более полутора лет, что было беспрецедентным случаем. Разумеется, времени он даром не терял. Лучшие журналы охотно предоставляли ему свои страницы; его лекции слушали влиятельные чиновники и политики. Молодые сотрудники МИД, вдохновившись экспансионистской проповедью Сиратори, создали «фракцию обновления», которая упорно, но безуспешно пыталась провести своего кумира сначала в вице-министры, а потом и в министры. Поэтому в сентябре 1938 г. министр иностранных дел Угаки Иссэй, отставной генерал и ярый атлантист, отправил Сиратори послом в Рим. Осима занял аналогичный пост в Берлине.

Накануне отъезда в Италию Сиратори побывал у своего дяди Исии, члена Тайного совета и ветерана атлантистской дипломатии. Разговор зашел о перспективах союза с Гитлером и Муссолини. Когда Исии выразил сомнения в его целесообразности, Сиратори заметил, что «дядюшкина дипломатия устарела» (5).

На протяжении первых восьми месяцев 1939 г. Сиратори и Осима прилагали отчаянные усилия для заключения военно-политического союза Германии, Италии и Японии. Результат мы знаем: партнером «оси» Берлин — Рим стала Москва. Узнав от своего друга Риббентропа, что тот летит подписывать договор с «Советами» Осима, по остроумному выражению Сиратори, «напился кипятка», Япония, завязшая в боях на Халхин-Голе, осталась без союзников.

Узнав 22 августа из газет о предстоящем заключении советско-германского пакта, Сиратори пережил непростую гамму эмоций. С одной стороны, немцы вроде бы обманули потенциальных союзников и похоронили Антикоминтерновский пакт de facto, если не de jure. С другой стороны, Риббентроп говорил о такой перспективе уже в апреле, но тогда его никто — кроме Сиратори! — не захотел слушать. В случившемся виноваты сами японцы: до бесконечности оттягивая принятие решения об альянсе, они толкнули нацистов в сторону вчерашних злейших врагов. Япония осталась без каких-либо шансов на помощь Германии против СССР, но могла рассчитывать на содействие Берлина в урегулировании отношений с Москвой — а положение на Халхин-Голе требовало скорейшего мира. Кабинет Хиранума, принимая ответственность за дипломатический провал, ушел в отставку, сделав это вдвойне вовремя, дабы не иметь дела с еще более сложной ситуацией.

В Токио «двойной шок» (определение М. Миякэ) от заключения советско-германского пакта и военных неудач на Халхин-Голе сменился «контршоком» от начала войны в Европе, куда менее сильным и болезненным. Позиция Японии не была полностью прогерманской как из-за «предательства» Гитлера, так и с учетом существовавших дотоле дружеских отношений с Польшей. 4 сентября новый кабинет во главе с «темной лошадкой» — отставным генералом Абэ Нобуюки опубликовал заявление о «неучастии в европейской войне»: наблюдатели обратили внимание на выбор слова «неучастие», а не «нейтралитет». В следующем программном заявлении 13 сентября главной задачей внешней политики было названо урегулирование «Китайского инцидента» путем поддержки тех сил, которые согласятся на союз с Японией и Маньчжоу-го. На втором месте стояла нормализация отношений с СССР (6).

Сиратори понял, что его миссия окончилась неудачей. Оставаться в Риме не имело смысла: в условиях начинавшейся войны и отсутствия союзников в Европе Япония не могла играть здесь никакой реальной роли. Политику нужно было делать в Токио, поэтому посол запросил об отставке. Получив 2 сентября официальное уведомление об отзыве, он стал готовиться к отъезду домой. В тот же день он посетил своего германского коллегу Г.Г. Макензена, которому сказал, что смена кабинета не означает краха задуманного альянса, а напротив, может увеличить его шансы и что она смягчила недовольство по поводу советско-германского пакта. Теперь и Япония начнет работать над сближением с Россией. 3 сентября Сиратори нанес прощальный визит Чиано, сделав следующее заявление: 1) отношение Японии к Италии и Германии не изменилось; 2) военные круги в Токио уверены, что новое правительство заключит пакт о союзе с Италией и Германией после нормализации отношений с СССР; 3) посол Японии в Москве получил указание начать подготовку пакта о ненападении; 4) Япония обратится к Риббентропу с просьбой о посредничестве в деле урегулирования отношений с СССР (7).