|
Cтраница 97
Я разложил на столе фотопортреты и миниатюры основных деятелей «нео-индуизма» – о, Боже, какие это были не лица, а лики – красивые, благородные, очень внушительные; и все мне до поры, до времени совершенно незнакомые.
Отчаявшись, я ткнул пальцем в старый плохонький снимок и сказал себе, пока я сконцентрируюсь на нём.
И вот тут, уже в морозной Москве, запели все павлины Индии!!!
Потом уже станет ясно, что Рамакришна, а именно он был изображен на той фотографии, является центральной фигурой для изучения нового времени. В нем получают свое разрешение и упорядочивание все внутренние конфликты системы – и даже больше, именно в его учении все человечество выходит на новую ступень понимания духовности.
Я слышал когда-то имя и знал, что о нем писал во Франции элегантный Ромэн Роллан. И я начал с того, что стал излагать взгляды этого странного человека – чтобы, прежде всего, осознать их самому. Потом пошло его окружение, его предшественники, оказалось, что это был другой период споров, дискуссий – я жил в Москве, ездил в метро, а меня обступали персонажи причудливо одетые, обуреваемые благородными страстями, не оставлявшими меня ни на минуту.
Опять были вечера в библиотеках, опять переписывание книг и журналов, потом пошли поездки в Индию – редко с делегациями или с группами, а чаще в одиночку, по самостоятельно составленному маршруту – по неведомым тропам; я жил в ашрамах и монастырях, ходил в храмы, участвовал в красочных церемониях, зачастую первым из европейцев. К сегодняшнему дню я 33 раза приезжал в Индию.
Но вот что любопытно. Я долго не решался выйти на трибуну в Индии и рассказать о своем виденьи индуизма монахам и мирянам; только через 20 лет после первых прикосновений к учению Рамакришны я спокойно взошел на трибуну и стал без страха излагать свои мысли огромному залу в шафрановых одеждах – меня слушал весь состав Миссии Рамакришны из всех стран мира (помню, что это был день рождения Учителя). 20 лет понадобилось мне, чтобы не волноваться перед этой аудиторией и знать, что грубых ошибок я не смогу допустить.
Иконки Рамакришны, Вивекананды и Сарады Деви ездят со мной по всем странам – там, где они, там мой дом.
И ни разу за все эти долгие десятилетия Индия не разочаровала меня. И каждый раз шла ко мне от неё теплая радостная волна.
Я бывал в местах, непосещаемых туристами, я беседовал с умнейшими людьми, в силу разных причин широкой публике (включая индийскую) неизвестными – и мне не раз предлагали уйти туда, в их мир, быть с ними; это означало бы, конечно, разрушить все свои существующие связи, забыть семью и друзей, раствориться в светлой бесконечности… я не мог на это пойти. Но я сердечно благодарен за сказанное мне: «Дверь для Вас всегда открыта».
Приложение. «Индийская тетрадь» (из книги «Стихи для себя»)
«Не выйду в дверь, в окно не выкинусь»
Не выйду в дверь, в окно не выкинусь, Но над планетой воспарю И воспою вам остров Миконос И гималайскую зарю. И над живым подобьем глобуса Повисну, распластав крыла, И уведу вас в выси Космоса — Так и не встав из-за стола.
Перемещение
Пятьсот пятьдесят первый автобус От станции Речной Вокзал, Под ним – не шоссе, а глобус, В нем те, кого ветер позвал, Ветер странствий и бдений. Автобус кружит без сна. Лишь станция отправления Для всех у него одна. Московский рассвет розоватый Извлек нас из сна на стезю, Но знаю – цикуду заката Мы выпьем каждый свою. Скрипя, разверзаются двери, Мы там и все еще тут, Речной – Шереметьево – Дели, Вот выпавший мне маршрут. Автобус – движенье и лица, как жизнь… За развилкой разлук Иные миры и границы Пред каждым раскроются вдруг. Куда же мы, жизнь, залетели? Попутчики, где вы, друзья?! В еще нерасправленном теле Уже незнакомое я.
Дели на рассвете (из окна гостиницы)
Отдерну штору – невесомые Орлы парят, царят… А мне Встающий день уже клаксонами, Как благовест, звенит в окне. Внизу гоняют мячик мальчики. Еще не душно, но светло, И подлетают попугайчики Извне простукивать стекло. Делами утра солнце занялось. Я снова здесь. Я снова Я. И дымка города – как занавес Пред новым актом бытия.
«Перед статуей, темной и древней»
Перед статуей, темной и древней, Чьи измазаны кровью уста, Возложи с любовью и верой Три расправленных лепестка. И когда в смиренном поклоне Ты склонишься пред нею, тогда Над тобой синим пламенем воли Вспыхнут в нише ее глаза. Это звездное, грозное пламя Всех сотрет с твоего пути, И опять лишь бездушный камень, Распрямившись, увидишь ты.
Баньян в Татгуни
Древо – лес, исполнитель желаний, Трону колокола язык, Дай мне силы сквозь свист расстояний Слышать голос Ее, видеть Лик День был долог и вечер светел, Но не пела судьбы труба, Только в листьях возникший ветер, Как дыханье, коснулся лба…
Конарак
Этот сон мне всё чаще снится В зимней зыбкости бледных лун — Храма чёрная колесница, Выползающая из дюн. Околдован Бенгальским Заливом, Он ползёт по пескам к нему, По пескам горячим, ленивым, Уходящим назад – во тьму. Храм отринул душные ночи, Храм когда-то покинул ад — Ради света, ради пророчеств! Храм забыл дорогу назад. Здесь прилива хрустальные стены, И отлива мистический вздох, И восходит из розовой пены Сурья, огненно-алый Бог, И прохладными брызгами море Умывает лицо берегам… Семь коней в песчаном просторе Волокут конаракский храм. Позади в семь столетий дорога, Так немного и встретимся мы, Будет славить Солнце как Бога Храм, исчадье Великой Тьмы. И колеса ползут как время, Спицы – стрелки на древних часах, Но ночей неподъемное бремя Тащит храм на своих плечах. В изваяньях на стенах неровных Блудом выжжены души дотла, В страсти страшной, порочной, греховной, Словно змеи, клубятся тела. Грудой – груди, колени, и губы, — Всё, что прячет стыдливая ночь, — Перепутано грязно и грубо, Так что храму ползти уж невмочь. Семь коней почернели от горя. Ты упорен в стремлении храм, Но отходит слепящее море, Солнце прячется в тихий ашрам, И средь белых святилищ приметив, Что чернеет верхушка твоя, Рулевые восьмое столетье Правят в море, молитву творя.
Велорикша в ночном Бенаресе
Скрип седла и писк педалей. Спит седок, и глыбу сна, Наклонясь влачит сквозь дали Рикши гибкая спина. Путь мучителен, путь труден… В сини лунной тишины Прикрывают вежды людям На ступенях гхатов сны. Опустелы и печальны, Растворились до утра Храмы в душном, погребальном Дыме горького костра. Ни конца нет, ни начала, Вечер – вечности поток, В нем качается устало Рикши мокрый поплавок И следит за ним брезгливо Сквозь гирлянд живых кольцо Недоступнейшего Шивы Неотступное лицо.
Канья Кумари
Груде скал, как кариатиде, Груз немыслимый – Индия! – дан, И до белых дворцов в Антарктиде Из-под ног наших лег Океан. За спиной – устремленья и память, Горы, горе, года, города, И застыла над ними и нами Вифлеемских молений звезда. Впереди же нас – вечности млечность, Диск планеты и света каскад, И уходит волна в Бесконечность, И в рассвет переходит закат.
Деревня
Дом в ночи – простынею экрана. Как стоп-кадр, из глубин белизны Голубые слоны Раджастхана Проступают на глади стены. Дым библейский, античное стадо… Что сквозь фрески мерцает, дыша? Пусть тревожны, как звезды, цикады – Со Вселенной слиянна душа. Чей-то фильм эта ночь? Иль наш опыт? О, пришелец, внемли и смотри: Ближе, ближе неслышимый топот, Ярче свет, незажженный, внутри.
Южная Индия
Дороги серой хрусткий гравий И дымка влажная небес… Жара нам властно мысли плавит И давит как чугунный пресс. И воздух выжженный, незрячий, Струной протяжною поет, И ветер, желтый и горячий, Песком в окно машины бьет. А пальмы – тонки и ритмичны, Стремясь изгибом гордым ввысь, Так поэтично-непривычны, Поодаль гривами сплелись. Они шуршат, чуть-чуть по-вдовьи… И густ, и странен этот лес; Стволы как хоботы слоновьи Свисают прямо из небес. А куп расхристанные думы Так невозможно высоки… Сквозь шум их, долгий и угрюмый, Провидят море моряки. И впрямь оно! И нам не снится! Шумит, уходит, вновь встает, И дышит перцем и корицей И ревом бешеных широт.
На берегу
Ушли туристы восвояси, На Гангу снизошел покой. Витые храмы Варанаси Торчат, как вышки, над рекой. Луна распластана во мраке. В белесых отблесках беды Трусливо ссорятся собаки У дымом пахнущей воды. Уходят в вышину ступени… Над ними тишина висит; На их вершине чёрной тенью, Как ворон, женщина сидит. Сидит и тихо жжет лампадки, И синей струйкой в темноте Ползет над Гангой запах сладкий И тает в вечной духоте. Сидит и не меняет позы… Над Индией века бредут, И звезды крупные как слезы Рекою медленной текут.
Утро
И опять с пяти не спится — Свет прорвался в мой уют, Фантастические птицы Дружно-радужно поют. И на небе, снова новом, Разгоняя тень и лень, Раздвигает сна покровы Нарождающийся день. Снова что-то затевает, Снова манит и зовет То, что в сердце расцветает, То, что на небе цветет. И легко вскочить с кровати, И тепло ногам нагим, И светло от агарбати Перед образом Твоим. Знаю – палочка истлеет, День сгорит костром пустым И как пепел посинеет Все на свете – майи дым. А пока – чиста страница, А пока – желанен труд И тропические птицы Мне о радости орут.
Удайпур
Холмы затоплены сиреневым закатом И в глади озера такая стынь и тишь, Что, захоти, и станешь ты крылатым И к острову бесшумно полетишь… Деревья дышут манго и вербеной, В горячем воздухе вечерняя ленца, В воде сияют мраморные стены И башни удайпурского дворца. Инопланетный, он из света соткан! Кто плыть рискнет к нездешней белизне? А он открыт – не птицам и не лодкам, А лишь своей праматери, Луне.
Уходящие в прошлое
Из Каликата, из Калькутты, Кто в Дарджилинг, кто в Джайсалмер … Людей окутывают путы Путей к сиянью высших сфер. Зов старых слов и снов дорога, Любя – слепцы, глупцы – скорбя, Бредут сквозь жизнь и ищут Бога, И пуст лишь путь один – в себя. Его не ведают. И круты Ступени им, и свет им сер. Из Патны в тьму Паталипутры, Из блеска дня – во мрак пещер.
Огнь пробужденный
Ах, сколько впереди открытий! В научных кельях, не спеша, Себе читает на санскрите России древняя душа. «Прабуддха Агни» – вывел мистик, Поверь лингвистике, поверь! Ведь чтоб войти в чужие мысли Есть двара, то есть просто дверь. И явлен смысл нам потаенный, К чему словарь, словарь не тронь — Прабуддха значит пробужденный И агни, вслушайся, – огонь!
Дерево
У шоссе, над розовой пашней,
Вернуться к просмотру книги
Перейти к Оглавлению
Перейти к Примечанию
|
ВХОД
ПОИСК ПО САЙТУ
КАЛЕНДАРЬ
|