– Очень приятно. Я – Амели Дюпон.
– Просто Дюпон? Занятно. Вы случайно не из нантских Дюпонов?
– Нет, но не случайно.
– Слышал, что с вашим мужем стряслась неприятность. Мне искренне жаль.
Впрочем, если судить по его лицу, то Феликс, напротив, испытывал величайшее удовольствие в своей жизни.
– Вы слишком добры, – вынуждена была ответить Амалия.
– Он заболел?
Настойчивость расспросов не понравилась ей.
– Можно сказать и так, – таинственно шепнула она.
– Простите? – Феликс нахмурился.
– У него голова не в порядке. – Амалия легонько постучала себя указательным пальцем по виску.
– А! – с облегчением произнес Феликс. И многозначительно улыбнулся: – А вы уже и кольцо сняли? Нехорошо, нехорошо…
Амалии захотелось провалиться сквозь палубу. Кольцо! Она забыла об обручальном кольце! Господи, какая она идиотка! Никогда, никогда не выйдет из нее стоящего секретного агента!
– Феликс, дорогой…
Рядом с Армантелем возникла его жена. Амалия с любопытством посмотрела на нее. Да, жизнь с леопардом наложила на женщину определенный отпечаток: она не говорила, а мурлыкала, как кошечка. Эжени мягко, но настойчиво взяла мужа под руку. Он казался польщенным, но по тому, как чуть резковато разгладил свои усики, Амалия догадалась, что он вовсе не в восторге.
– Ты уже познакомился с мадам Дюпон? – промурлыкала Эжени. – Надо же, как мило! У вас прелестный цвет лица, дорогая! Это какие-то новые румяна?
– О нет, мадам Армантель, – отозвалась Амалия, отлично поняв, куда ветер дует. – Я вообще не пользуюсь косметикой, она дурно влияет на кожу.
Все присутствующие дамы посмотрели на нее, как инквизиторы на еретика, сообщившего им, что Земля круглая.
– Надо же, – пробормотала Эжени, – вы совсем как кузина Луиза! Она тоже не признает косметики.
– Вы уже знакомы с Луизой? – вмешался Феликс. – Гюстав, будь так добр, позови ее… Мадам Амели Дюпон. Это Луиза Сампьер, славная девушка, но никто никогда не может сказать, о чем она думает. – Рыжеватая Луиза вяло улыбнулась. – А это Гюстав, мой шурин.
– Очень приятно, – буркнул Гюстав, исподлобья косясь на особу в сиреневом платье. Амалия явно не произвела на него никакого впечатления. Впрочем, оно и понятно – ведь его сердце уже было занято другой.
– А где ваш знакомый? – спросила Эжени у Амалии. – Тот, что сел в Шербуре?
– К сожалению, у него морская болезнь, – отозвалась Амалия.
– Должно быть, это ужасно досадно, – заметил Феликс. – Как вы себя чувствуете, дорогая Надин? – обратился он к бесцветной сестре управляющего. – Помнится, вы упоминали, что не любите путешествовать морем, потому что когда-то вам предсказали, что смерть настигнет вас на воде.
– Это верно, – помедлив, призналась Надин. – Но ведь кто-то же должен смотреть за людьми, не то они все растащат. – Произнося эти слова, она с иронией глядела на Феликса.
– О, – сказала Эжени, кривляясь, – без вас, мадемуазель, мы как без рук!
Мадам Эрмелин что-то говорила. Амалия обернулась к ней и увидела, что та держит в руке бокал шампанского.
– Я пью, – сказала она, обращаясь к импозантному управляющему, – за нас. За всех нас!
Ее интонация, поза, улыбка говорили куда больше, чем ее слова. Гюстав густо покраснел и насупился. Феликс Армантель отвернулся, стиснув челюсти, так что на его скулах желваки заходили ходуном. Мадам Эрмелин поднесла бокал к губам и сделала глоток.
Лицо ее посинело, она бурно закашлялась и стала давиться и хрипеть. Затем женщина выронила бокал, схватилась обеими руками за грудь и, выкатив глаза, страшно разинув рот, стояла, задыхаясь, – старая женщина, просто старая женщина в блестящем черном платье и смешных побрякушках.
– Боже мой! – пролепетала Эжени, меняясь в лице. – Мама, что с вами?
Мадам Эрмелин рухнула в кресло. Проспер Коломбье, не помня себя, бросился к ней.
– Врача, врача! – отчаянно закричал он. – Ей дурно!
Его сестра уже спешила к нему.
– Ничего страшного, Проспер, мадам просто поперхнулась… Принесите воды, сейчас она прокашляется, и все будет хорошо.
Кристиан Эрмелин дрожащими руками налил воды из графина, едва не уронив его, и поднес бокал матери. Через силу мадам Эрмелин сделала несколько глотков.
– Все хорошо, все хорошо, – заученно твердил управляющий, поглаживая ее по плечу.
Мадам Эрмелин повернула голову, заметила его и улыбнулась.
– Спасибо, Проспер… Спасибо.
– Мама, – пробормотал Гюстав, – с вами все в порядке?
– Да. – Держась за руку Проспера, мадам Эрмелин с усилием поднялась на ноги. – Со мной… все хорошо.
В следующее мгновение ее ноги словно подломились в коленях, и она упала на ковер. Из ее рта бежала тонкая струйка крови.
Глава шестая,
в которой происходит непоправимое
– Что случилось? – были первые слова Рудольфа фон Лихтенштейна после того, как он переступил порог. Доблестный германский агент был бледен и не вполне уверенно держался на ногах, но надо отдать должное его мужеству: он сумел-таки превозмочь коварную хворь и вышел к обществу засвидетельствовать свое почтение.
Он налетел на фрау Кляйн, молодую симпатичную жену здоровяка из Эльзаса, и вспыхнул.
– О, простите…
Обогнув фрау Кляйн, он поспешил к Амалии.
– Что произошло? – спросил он ее шепотом. – Надеюсь, никто не получил сотрясение мозга?
К нему подошел лакей с подносом, и, подумав долю мгновения, Рудольф снял с него бокал на высокой ножке.
– Вы дурно обо мне думаете, кузен, – с укором сказала Амалия. – Просто мадам Эрмелин подавилась шампанским, ей стало нехорошо, и ее унесли в каюту.
Рудольф вытаращил глаза и поперхнулся. Амалия, как и положено заботливой родственнице, поспешила к нему на помощь и легонько постучала его по широкой спине, после чего Рудольф перестал кашлять.
– Спорю, вы сказали мне это нарочно, – проворчал он, сердито покосившись на нее.
– Нет, кузен, – возразила Амалия, – я сказала правду.
– Допустим, – сказал Рудольф недовольно. – Кстати, кто такая мадам Эрмелин?
Амалия пустилась в объяснения.
– А, француженка из восьмой каюты, – буркнул Рудольф, скривившись как от зубной боли. – Кошмарная старая ведьма. Я еще слышал, как она визжала кому-то снаружи: «Вы – ничтожество! Вы – убожество! От вас никакого проку!» и так далее в том же духе. – Он ласково улыбнулся Амалии. – В это мгновение я и понял, что вы ангел, дорогая моя!