— Направо посмотри, дурочка, — ласково произнес другой голос, и я обернулась.
Там должна была быть старая беседка, но… ее не было. О том, что она когда-то стояла на этом месте, напоминали только осколки белого камня, усыпавшие все вокруг.
На том же месте, где я еще недавно рассматривала каменные скамьи, потрескавшийся пол и истершиеся барельефы, высилось дерево… Нет! Не дерево, несколько деревьев, переплетенных стволами!
— Вы… Это вы со мною говорите? — шепотом спросила я и подошла ближе, протягивая руку, чтобы коснуться шершавой коры. Надо же, твердая, настоящая, а мне казалось, мерещится…
— Кому ж еще? — отозвался первый голос. — И что за края такие дивные, ничегошеньки не узнаю!
— Да поди тут признай, — ответил второй, — я уж думал, конец нам пришел. Оно, конечно, орехам привычно, но одно дело — белке на зубок попасть, а другое — сгнить в этой холодной луже!
— Растрещались, как те самые белки, — гулко произнес третий голос, и над головой моей зашумела широкая крона.
Я присмотрелась к листьям… Да это же дуб! Точно, дуб, я видела его на картинках, а в здешних краях он не растет, вот я и не узнала сразу… Орешник сам назвался, а это-то кто? Листья мелкие, но похожи на…
— Яблоня, — сказала я вслух. — Ты — дикая яблоня.
— Признала, не прошло и года, — засмеялась она.
— Как же ей признать, если на тебе даже завязи нет, а с виду ты — сорняк сорняком? — поддел орешник и встряхнул ветвями. На них виднелось несколько плодов, собранных розетками.
— Молчите уж, бездельные… — прогудел дуб, и они примолкли.
— Когда же вы успели вырасти? — шепотом спросила я, не отнимая руки от ствола. Мне казалось, едва я разорву эту связь, как перестану понимать голоса деревьев.
— Долго ли, умеючи? — отозвался орешник. — Ты позвала, ты нас к жизни вернула, вот мы и явились. Место хорошее, воды вдосталь… А ты сама кем будешь-то?
— Вроде и не человек вовсе… — задумчиво проговорил дуб.
— Молчал бы уж, башка твоя дубовая! — воскликнула яблоня. — Человек не человек, кровь-то правильная, или не почуял? Ты его не слушай, девочка, — деловито добавила она, обращаясь ко мне. — Дубы — они вечно несут, что ветер надует, а уж чем их переубедить, проще выкорчевать… Я будто не знаю, чьей крови попробовала, когда очнулась!
«Верно, я же оцарапала палец до крови о скорлупу!» — припомнила я, а вслух спросила:
— Вы говорите о королевской крови? Это вы — стражи?
— Хранители, — поправил орешник, — но можно и стражами нас называть, не слово важно, а суть… Только откуда ты нас добыла?
— Со дна морского, — невольно улыбнулась я. — Там, в ледяном море, есть затонувший остров, а на нем стоит огромное дерево, вернее, несколько деревьев, сросшихся воедино, как вы. В одном стволе было дупло, а в нем я нашла орешки, желудь и семена… тогда я и не поняла, что это. Просто взяла с собой и посадила здесь.
— Родители погибли, значит… — проронил дуб. — Настал наш черед. Ну что ж, так было и так будет: корень от корня, семя от семени… Чую, кругом шиповника много, вот это хорошо!
— Так шиповник нам и помогал, — пробурчала яблоня, — сами мы б не скоро справились, хоть это и правильное место.
— Место Силы? — уточнила я.
— Оно самое, — отозвался орешник. — Или ты не знала?
— Лишь догадывалась, — ответила я. — Здесь уже позабыли обо всем этом, но феи… феи помнят и придут сюда рано или поздно. А мне, признаюсь, не было бы дела до них, если бы одна такая не забрала моего мужа.
— Знакомо, — шумно вздохнул дуб. — Говори!
И я рассказала им все, что знала: о пришельце из другого мира и русалке, что спасла его, о королеве-мачехе и принцах-лебедях, о себе и Эрвине, и Селесте, и…
Если бы я умела, я плакала бы навзрыд, но русалкам, даже выпросившим себе человеческие ноги, это не дано. В море и так предостаточно соли, поэтому мы неспособны ронять слезы, как бы нам ни хотелось.
— Ох, как все запутано… — произнесла яблоня, и тонкая ветка погладила меня по щеке. Я и не заметила, что обнимаю шершавый ствол, словно человека. — Похожее припоминаю, но то было так давно и так далеко отсюда… Не удивляйся, девочка, мы храним память своих предков иначе, чем вы.
— Да, — кивнул орешник и тоже приласкал меня пушистым листом. — Как-то фея лишила обладателя королевской крови человеческого облика, но он выжил.
— Жена ему досталась под стать, вот и выжил, — хмыкнул дуб. — Такое же чудовище, если не хуже!
— Я знаю, фей можно одолеть, — сказала я, отстранившись. — У меня и оружие есть, и владеть им я умею… Но как добраться до них?
— Зачем добираться, — вздохнула яблоня, — они сами придут. И уняла б ты этот дождь или отогнала подальше в море, а то, знаешь, по непогоде они как раз и приходят…
— То в наших краях, — оборвал дуб, — не путай! Я уж далеко корни пустил, чую — за краем этого дождя что-то бродит, а внутрь пройти не может, потому как не простой он! Не человеческий!
— Да и я не человек, вы правы, — сказала я. — Я знать не знала о феях… обо всем этом, жила себе на дне морском, но теперь…
— Ты хотела позвать своего мужа, — напомнил орешник. — Так пойди и позови. Получится или нет, никто не знает, но что тебе мешает попробовать?
— Иди, иди, — подхлестнула меня яблоня. — Солнце к закату клонится, самое время!
— Приходи к нам снова, — прошелестел дуб. — Теперь уж мы никуда не денемся…
— Спасибо, добрые деревья, — сказала я и бегом бросилась прочь.
Ганс оседлал мне коня и сам поскакал следом, хоть я и не просила. Меня же вело какое-то странное чувство, какое-то…
— Госпожа, на этот утес верхом не добраться! — крикнул он мне.
— Ничего, — ответила я, — я дойду! Держи коней, нам еще возвращаться.
Я откуда-то знала, что нужно сделать это до того, как край солнечного круга коснется воды, и времени у меня оставалось мало.
Мокрые камни выскальзывали из-под ног, и я падала на колени, разбивая их в кровь, и дождь смывал ее, теплую и соленую, в такое же соленое море… Так всегда было и будет, все мы пришли из моря и вернемся в него, рано или поздно, так или иначе, я знала об этом с рождения. Но только я не хочу, чтобы это слишком рано случилось для Эрвина! Я… я кровь от крови моря, я русалка, и я не боюсь умереть, потому что для меня это означает лишь раствориться в бесконечности и навсегда остаться рядом с моими родными, но он… Он — человек, и если я не сумею вернуть его, он так и будет вечно скитаться между морем и небом, не в силах найти пристанище!
Не знаю, откуда взялись в моей голове такие мысли, может, ведьма наворожила, может, деревья нашептали, а может, ветер принес, только я, не щадя себя, выбралась-таки на утес.