Танец страсти - читать онлайн книгу. Автор: Марион Орха cтр.№ 68

И тут я увидела ее глаза — круглые от ужаса и отвращения. «Что вылупилась?!» — чуть не заорала я, прежде чем до меня дошло. Несколько раз сглотнув, я поборола желание заплакать. Это же я там, в зеркале. Жалкое существо, которое едва-едва унесло ноги, спасая собственную жизнь. Чумазая нищенка, убогая побирушка, которую любой приличный человек обойдет стороной. В спутанных волосах — грязная солома и, по-моему, комья навоза. Платье порвано и отвратительно воняет, один рукав разорван на плече, второго нет вовсе. Изорванные нижние юбки черны от грязи. На щеке наливается кровоподтек. А где туфли, чулки, моя замечательная кашемировая шаль?

Начали вспоминаться кошмарные видения: вздыбившаяся лошадь, хватающие меня руки, град сыплющихся ударов, сжатые кулаки, обнаженные в злобном оскале зубы, пробивающийся сквозь толпу конный жандарм. Я захлебнулась страхом. На улице рядом с домом раздавались крики, там дрались.

Взгляд стремительно обежал комнату: где ворвавшиеся враги? Задыхаясь, я с хрипом втягивала в легкие воздух. Дом был насквозь пропитан отзвуками царящей снаружи сумятицы, однако в гостиной был идеальный порядок, как будто здесь время вообще остановилось. Все вещи на своих местах, всё как положено. В дверях неловко мялась Сусанна, комкала фартук; от нее исходили тревога и волнение настолько сильные, что их, казалось, можно ощутить физически. Перед глазами появилось лицо Людвига; оно то виделось отчетливо, то расплывалось.

Баварский монарх схватил меня за руки, его губы шевелились быстро-быстро, и поначалу я не могла разобрать ни слова. Он весь дрожал и хватал воздух ртом, словно рыба на высыхающем речном дне. Морщины на его лице углубились, выглядел он каким-то высохшим и бледным, как покойник. Казалось, дотронься до него — и он окажется холодным, будто труп.

— Бог мой, они тебя чуть не убили! — восклицал Людвиг снова и снова.

Потом он что-то лепетал о республиканских заговорах, о министрах, подрывающих его власть, но смысл слов до меня едва доходил. Его пальцы цепко хватали меня за руку выше локтя, глаза тревожно всматривались в лицо. «Хоть бы они все ушли! — думала я. — Оставили бы меня в покое». Обняв Зампу, я зарылась лицом в ее шелковистую шерстку, а она принялась лизать меня в нос. Закрыв глаза я слушала как бьется ее крошечное сердечко. Если как следует сосредоточиться, вдруг удастся сделать так, что Людвиг исчезнет вместе со своей бесконечной болтовней.

Ночью я спала урывками, то и дело просыпаясь, а утром меня разбудили громкие вопли под самыми окнами, как будто за стенами особняка рыскал какой-то громадный прожорливый зверь. Огонь в камине погас, шторы были задернуты. Я позвонила, однако никто не явился на зов. Меня окатило холодом: а что, если я осталась совсем одна, и меня куда-то несет в чужом, враждебном мире? Я натянула платье, а избитое тело стонало каждой мышцей и косточкой. Шагая по пустым коридорам, я сама себе казалась привидением на покинутом корабле. Окна были закрыты, шторы плотно задернуты, однако рев толпы проникал в дом, эхом гулял по коридорам. Зампа бегала из комнаты в комнату, виляла хвостом и звонко лаяла. Напряжение и тревога стискивали мне грудь и горло, мешая дышать. На втором этаже я осторожно выглянула в окно — и тут же поклялась себе, что больше этого делать не стану. Барерштрассе бурлила, забитая народом; вокруг моего дома стоял полицейский кордон, однако толпа неотвратимо напирала. Ясно было, что кордон долго не продержится.

В гостиной я обнаружила записку от Людвига: он сообщал, что, к сожалению, вынужден вернуться во дворец. В кухне я нашла горстку оставшихся в доме слуг. Они сгрудились у печки; когда я попыталась отдать какие-то распоряжения, они лишь тупо на меня глядели, явно не понимая, чего от них хотят.

— Не беспокойтесь, — пробормотала я, поняв, что толку не добиться. — Я могу и сама это сделать.

Каждый час прибывал посланец с новостями. Людвиг распустил правительство, отправил в отставку всех министров. Студентов университета, которые не являются постоянными жителями Мюнхена, выселяют; им дано сорок восемь часов на то, чтобы покинуть город. Солдаты патрулируют улицы; вооруженная полиция охраняет королевский дворец.

Время растянулось, затем странным образом сжалось. Пришла ночь, следом наступило утро. День застал меня в гостиной, за плотно закрытыми шторами, в слабом островке желтого света от единственной масляной лампы. Я не знала, сколько часов так вот сижу, понятия не имела, сколько дней не покидала дом. Болели каждая мышца и косточка, даже кожа как будто была содрана, и все тело казалось сплошной ссадиной. К тому же его покрывали бог весть откуда взявшиеся синяки; на щеке тоже разлился лиловатый кровоподтек. Когда я последний раз ходила искать кого-нибудь из слуг, то обнаружила, что все они исчезли, я в доме одна, а вокруг вздымаются стены необитаемых и как будто бесконечных комнат.

На столе передо мной стоял пузырек синего стекла. Порой я брала его в руки, а затем, подержав, ставила обратно. Сквозь толстое стекло внутри дразняще поблескивала густая тягучая жидкость — настойка опия. Доза эта была смертельна. Я приобрела пузырек в Париже, после того как Александра убили на дуэли. С той самой поры синяя бутылочка так и ездила со мной с места на место. А сейчас я с самого раннего утра сидела у стола, размышляя.

Когда угасли последние лучи дневного света и сгустились ранние зимние сумерки, я в очередной раз поглядела на синий пузырек. Теперь это уже вопрос времени. Последний гонец, который принес новости, ввалился в дом с кровавой раной на голове. Королевская семья — пленники во дворце; полиция утратила контроль над городом; тысячи людей перекрыли всякое движение на улицах. У меня в доме из еды осталось немного: тарелка с марципанами, жареная утиная ножка и полупустая бутылка шампанского. Все это стояло рядом на подносе, однако я к еде не притрагивалась.

Без особой охоты я потянулась за марципаном, однако стоило лишь попытаться откусить твердый сладкий кусочек, как челюсть пронзило болью. Тогда я положила на пол утиную ножку и стала смотреть, как голодная Зампа отрывает от нее кусок за куском. Если толпа до меня доберется, порвет на части с точно таким же жадным удовольствием. Поднеся к губам бутылку, я сделала осторожный глоточек. Шампанское давно степлилось и выдохлось, а больная челюсть тут же снова дала себя знать.

Снаружи крики сделались еще громче, что-то тяжко ударилось во входную дверь. Я взяла пузырек с опием, вынула пробку.

Пусть ворвутся и найдут меня мертвой.

Густой дух морфия поплыл в воздухе, соблазняя: «Выпей!» Глубоко вдохнув, я представила себе, как засыпаю вечным, беспробудным сном. Да и кто, в конце-то концов, обо мне пожалеет? Людвиг, мать, миссис Ри? Для каждого из них, несомненно, горе будет подкрашено чувством облегчения. Те двое мужчин — единственные, кто по-настоящему меня любил, — Александр и майор Крейги, уже мертвы. Я подумала обо всех тех, кто печально или с неодобрением покачает головой и скажет, что я уже много лет назад сама выбрала свою судьбу: Томас, Джордж, Эллен. Ференц Лист мог бы поднять в мою честь кособокий бокал. Одна школьная подруга — София — пролила бы искреннюю слезу.