Она снова прикусила губу, и Соломон, еле переводя дух, уставился на ее губу.
– Так смешно она бегала за лягушкой. Можно ли лучше провести день? Анатомию лягушки я до сих пор помню назубок.
Бо засмеялась вместе с ней. Потом спросила:
– Вы уже тогда понимали, что вы и есть главный секрет? Что про вас никто не знает?
– Да, я понимала, всегда понимала, что я – секрет. Они не доверяли людям. Были очень осторожны. Все время повторяли: надо держаться друг за дружку – и будем в безопасности.
– От чего они хотели вас уберечь, как вы думаете?
– От людей.
– Люди причинили им зло?
Пауза. Лора подбирает слова.
– Гага и мама были особенные, непохожие на других. Когда приходили заказчицы, я слышала их голоса, иногда наблюдала за ними в окно, но почти не узнавала их – с клиентками они не смеялись, даже движения становились механическими, только по делу. Вся магия пропадала. Они не были веселыми и забавными, как дома, когда пели и смеялись. Становились серьезными. Даже угрюмыми. Настороже. И это не потому, что клиентки – бизнес, а потому, что они настораживались. Опасались людей.
– Ваша мама рано бросила школу. В четырнадцать. Почему?
Соломон глянул на Бо и убедился, что ей что-то известно. По ней это было видно. Вся напряглась, хотя и старалась сделать вид, будто вопрос случайный. Но он знал, как она выглядит, зажав в зубах добычу. Бо не поделилась с Соломоном ничем из того, что узнала от местных: она вернулась поздно, он был усталый и огорчился оттого, что прервались их посиделки с Лорой, после этого он хотел только спать, а Бо, взвинченная, все что-то делала, крутилась по номеру, шумела, он рассердился. Уже тогда по ее поведению можно было бы сообразить: она что-то нарыла для фильма. А он и внимания не обратил. Теперь ему и любопытно, и в то же время он настороже – ему не хочется, чтобы она продолжала копать, он бы рад защитить от нее Лору, перешел, можно сказать, на другую сторону. Это настолько странно, что голова идет кругом.
Лора замерла.
– Умер дед. Бабушке понадобилась помощь мамы. Дед работал на ферме. Без него стало не хватать денег. Мама ушла из школы, дальше бабушка учила ее сама. Они занялись пошивом и переделкой платьев. И еще лекарства. Отвары из трав, которые они продавали на ярмарках. Мама говорила, дети в школе дразнились: «Ведьмы!»
– Это ее обижало?
– Нет. Гага и мама смеялись над этим. Хихикали, когда варили свои зелья. Отвары-тары-бары. – Она улыбнулась, вспоминая.
– Дети бывают жестоки, – ласково кивнула Бо. – А что еще дети говорили вашей маме?
«Ты имеешь право промолчать», – готов был подсказать Сол Лоре. Рейчел уставилась на свои ботинки, то и дело проверяла монитор – верный признак того, что и ей не по себе.
– Мама была не такой, как большинство людей, – заговорила Лора, вдумчиво, медленно, осторожно подбирая слова. – Решения принимала Гага. Мама была рада предоставить все руководство бабушке, – дипломатично пояснила она. – Мама была не как все. Если уж вас так интересует, что говорили о ней другие дети, хорошо, я скажу: они называли ее отсталой. Мама мне говорила. Но она вовсе не была отсталой. Какое-то ленивое слово. Она думала не как все, училась иначе, не как другие, только и всего.
Поняв по мимике Лоры и ее позе, что девушка вот-вот замкнется, Бо сменила тему.
– Почему в итоге вы поселились у Тулинов?
– Мама заболела, тяжело заболела в 2005-м. К врачам мы не обращались никогда, Гага и мама не верили в их лекарства, предпочитали свои натуральные отвары и почти никогда не болели, но они поняли, что с мамой что-то серьезное и тут их средства не помогут. Они пошли к врачу, тот порекомендовал больницу. У нее был рак кишечника. От больницы она отказалась, сказала, что предпочитает уходить естественным путем, каким и пришла. Мы с Гагой ухаживали за ней.
– Сколько вам тогда было? – тихо уточнила Бо.
– Четырнадцать, когда она заболела, пятнадцать, когда умерла.
– Как жаль! – шепнула Бо и помолчала с минуту сочувственно.
Большая птица пролетела над головой, рядом жужжала муха. Лора повторила и тот и другой звук. Так она выражала свою печаль, пытаясь снова собраться.
– Значит, вы остались вдвоем с бабушкой. Расскажите про тот год.
– Бабушке стало трудно, некому помочь с ремонтом и перешивкой. Я старалась как могла, но она меня еще не всему обучила, я мало что умела. А у нее начались проблемы с руками, артрит, пальцы скрючивались, и она не могла шить, не могла так легко и быстро, как прежде. Да и заказчиц становилось все меньше. Прежде мама кое-что подрабатывала, помогая старикам, а мне и этого было нельзя.
– Даже в пятнадцать вас не пускали к клиенткам? Вы продолжали прятаться?
– Как бы Гага объяснила, откуда я вдруг взялась? – пожала плечами Лора. – Невозможно. Она бы хотела, прикидывала, как это сделать, но только больше расстраивалась. Нервничала. Лгать она не хотела. Боялась, что собьется, запутается. Она к тому времени сделалась забывчивой. И думала, что в пятнадцать лет я еще не готова. Еще маленькая.
– Откуда у нее этот страх, Лора?
Снова тот же вопрос, но на этот раз он показался Соломону уместным. Он и сам хотел бы услышать ответ. Но Лора закрылась, и Бо не пыталась настаивать.
– Вы когда-нибудь спрашивали, кто ваш отец?
Соломон снова присмотрелся к девушке. Она опустила глаза, отсвечивавшие зеленью, словно отблеском высокой травы, среди которой она сидела. Провести бы пальцем по ее щеке, подбородку, по ее губам. Он отвернулся.
– Нет. – И, словно припомнив инструкции Бо, дала развернутый ответ. – Я никогда не спрашивала, кто мой отец, – негромко произнесла она. – Не спрашивала, потому что это было не важно. Кто бы он ни был, мне это было все равно. Все, кого я любила, были со мной.
Рейчел сжала губы, явно растроганная.
– А когда мама умерла?
– Когда мама умерла, я подумала, не следовало ли мне спросить, потому что это был единственный шанс узнать. Конечно, заведомо я не могла быть в этом уверена, но чувствовала, что Гага не скажет. Мама могла сказать, но предпочла не говорить, и я понимала, что бабушка соблюдет ее волю. Это может показаться вам странным, но я редко даже задумывалась, кем он мог быть. Это не имело значения. – Она приостановилась на миг. – Я стала больше думать о нем, когда увидела, как бабушка дряхлеет, когда испугалась, что останусь одна. Она ужасно быстро старела. Они с мамой были одной командой, ни в ком больше не нуждались, и это было прекрасно, но друг без друга они обойтись не могли. Поддерживали друг друга. Когда мама умерла, Гага тоже начала уходить. И она это понимала. Беспокоилась за меня. Пыталась что-то спланировать. По ночам не спала. Я знала, ее мысли только этим и заняты.
– Они ничего не успели спланировать до смерти вашей мамы?