Тайна, не скрытая никем - читать онлайн книгу. Автор: Элис Манро cтр.№ 62

«Юни, это передавали по радио? Это был репортаж? Или это актеры разыгрывали, читая по ролям перед микрофоном? Юни! Это было по правде или это пьеса?»

Но эти вопросы ставили в тупик только саму Рию, а Юни – никогда. Юни лишь вскакивала опять на велосипед и укатывала вдаль. «До свидания, небесное создание!»

Выбранная работа, безусловно, подходила Юни. Перчаточная фабрика занимала второй и третий этажи здания на главной улице. В теплую погоду в цехах открывали окна, и до прохожих на улице доносился не только рокот швейных машинок, но и громкие остроты, ссоры и оскорбления, которыми перекидывались работницы фабрики, известные своим скверным языком. Эти женщины стояли на социальной лестнице ниже официанток и гораздо ниже магазинных продавщиц. Они работали больше, и платили им хуже, но это не прибавляло им смирения. Отнюдь. Они скатывались кучей по лестнице, толкаясь и отпуская шуточки, и вырывались на улицу. Они орали на машины, за рулем которых сидели знакомые им люди. Или незнакомые. Они сеяли вокруг себя хаос, словно таково было их законное право.

Люди со дна общества, такие как Юни, и с самой верхушки, такие как Билли Дауд, выказывали схожую беспечность, недостаток чуткости.

В последнем классе школы Рия тоже устроилась подрабатывать. Она работала в обувном магазине по субботам, во вторую половину дня. Ранней весной в магазин зашел Билли Дауд и сказал, что ему нужны резиновые сапоги – такие, какие выставлены снаружи.

Он к этому времени уже закончил университет, вернулся домой и теперь учился управлять фабрикой пианино, принадлежащей семье Дауд.

Билли снял ботинки, открыв ступни в дорогих тонких черных носках. Рия сказала, что под резиновые сапоги лучше надевать шерстяные носки, рабочие, чтобы нога в сапоге не скользила. Билли спросил, продаются ли у них такие, и сказал, что купит пару, если Рия их принесет. Потом попросил ее надеть эти носки ему на ноги.

Позже он признался ей, что это была хитрость. Ему не нужны были ни сапоги, ни носки.

Ступни у него были длинные и благоухали. Они дивно пахли мылом и чуточку – тальком. Билли откинулся в кресле, высокий и бледный, прохладный и чистый, словно сам вырезанный из мыла. Высокий точеный лоб, на висках уже залысины, волосы, поблескивающие, как мишура, сонные веки цвета слоновой кости.

– Очень мило с вашей стороны, – сказал он и пригласил ее на танцы в тот же вечер, – на открытие сезона в танцзале «Павильон» в Уэлли.

После этого они стали ездить на танцы в Уэлли каждую субботу, вечером. В будни они не встречались, так как Билли надо было рано вставать и идти на фабрику перенимать управление бизнесом (от матери, которая носила прозвище Мегера), а Рии приходилось вести хозяйство для отца и братьев. Ее мать лежала в больнице в Гамильтоне.

– Вон твой ухажер, – говорили девчонки, если они, например, играли у школы в волейбол, а Билли в это время ехал мимо на машине или если он попадался им навстречу на улице.

И у Рии по-настоящему подскакивало сердце – при виде Билли, его блестящих волос на непокрытой голове, его рук, небрежно, но, конечно же, уверенно лежащих на руле машины. Но сердце у Рии билось еще и оттого, что ее внезапно выделили из прочих, так неожиданно выбрали, наделив особым блеском, свойственным то ли победителю, то ли призу, раскрыли ее доселе скрытую ценность. Женщины постарше – даже совсем незнакомые – улыбались ей на улице, а другие, помоложе, с обручальными кольцами на пальцах, заговаривали с ней и называли по имени. По утрам она просыпалась с ощущением, что ей вручили великий дар, но за ночь он потерялся где-то в закоулках ее головы, и она не сразу вспоминала, что это.

Связь с Билли возвысила ее в глазах всего света, за исключением ее домашних. Этого, впрочем, следовало ожидать – для Рии дом и был местом, где тебя с гарантией опустят с небес обратно на землю. Младшие братья передразнивали Билли, изображая, как он предлагает их отцу сигарету. «Возьмите „Пэлл-Мэлл“, мистер Селлерс». И делали широкий жест воображаемой пачкой фабричных сигарет. Елейный голос и расшаркивание – у них Билли Дауд выходил каким-то нелепым идиотом. Они прозвали его Крокодил. Сначала Билли-Дилли, потом Билли-Дилли-Крокодилли, а потом просто Крокодил.

– А ну кончайте дразнить сестру, – говорил отец Рии.

И тут же сам брался за дело. Например, с деловым видом спрашивал:

– Надеюсь, ты не собираешься бросать работу в обувном магазине?

– А что такое?

– Да так, я просто подумал. Она тебе еще понадобится.

– Почему?

– Да чтоб содержать твоего хахаля. Когда его старуха помрет и он посадит фабрику на мель.

А Билли Дауд все это время говорил о том, как восхищается отцом Рии. Мужчины вроде твоего отца, говорил он. Которые так тяжело работают. Только для того, чтобы свести концы с концами. И ничего другого от жизни не ждут. И при этом они такие достойные люди, такие ровные со всеми и добросердечные. На таких людях стоит мир.

Билли Дауд с Рией и Уэйн с Люциллой уходили с танцев около полуночи и ехали в двух машинах на стоянку – площадку на самом конце проселочной дороги, на утесах над озером Гурон. У Билли в машине все время негромко работало радио. Он его никогда не выключал – даже если в это время рассказывал Рии какую-нибудь заковыристую историю. Его рассказы обычно касались студенческой жизни, вечеринок, розыгрышей и выходок, которые порой заканчивались в полиции. Во всех историях непременно фигурировала выпивка. Однажды кто-то спьяну блевал, высунувшись из окна машины, и то, что он перед этим пил, было настолько ядовито, что с облеванного места на борту машины слезла краска. Герои этих рассказов были незнакомы Рии, за исключением Уэйна. Иногда в рассказах мелькали имена девушек, и тогда Рия его прерывала. Билли за время учебы много раз приезжал домой с разными девушками, которые своей внешностью или одеждой, задорным или робким видом очень интересовали Рию. Теперь она обязательно должна была его расспросить. Это Клэр была в маленькой шляпке с вуалью и фиолетовых перчатках? Тогда, в церкви? А как зовут девушку с длинными рыжими волосами, в пальто из верблюжьей шерсти? На ней еще были бархатные сапожки с мутоновым верхом.

Билли обычно ничего этого не помнил, а если и начинал рассказывать о ком-то из девушек, то говорил порой нелестные вещи.

Приехав и поставив машину – а иногда и не доехав еще до места, – Билли обнимал Рию за плечи и стискивал. Это было обещание. Во время танцев он тоже все время раздавал ей авансы. Танцуя, он не считал ниже своего достоинства тереться щекой о ее щеку или осыпать поцелуями ее волосы. В машине поцелуи выходили короче, и их краткость, их ритм и то, что Билли слегка причмокивал, намекали, что эти поцелуи шутливые – по крайней мере, отчасти. Он постукивал пальцами по телу Рии – иногда по коленям, иногда по грудям в самой верхней их части, – что-то восхищенно бормоча, а потом начинал ругать себя или Рию, говоря, что должен держать ее в рамках.

– Какая ты испорченная, – говорил он. И плотно прижимался губами к ее губам – так, словно его главной задачей было удержать рот Рии и свой рот закрытыми. – Как ты меня соблазняешь, – говорил он ненатуральным голосом, позаимствованным у какого-нибудь томного и вкрадчивого киноактера, и его рука скользила между ног Рии, касалась голой кожи выше чулка – и тут же отдергивалась, и он подскакивал и смеялся, словно ее тело в этом месте было раскаленное или, наоборот, ледяное. – Интересно, как там поживает старина Уэйн? – говорил после этого Билли.