Тайна, не скрытая никем - читать онлайн книгу. Автор: Элис Манро cтр.№ 18

– А нутрий вы тоже стреляете? – спросил мистер Спирс.

– Нет-нет, – сказала Дорри. – Я ловлю их в западни.

– О да, западни! – отозвался мистер Спирс, и Дорри рассказала про свою любимую конструкцию западни, которую она немного усовершенствовала; она хотела бы запатентовать свои улучшения, но все руки не доходят.

Она заговорила о весенних водных путях, о сети ручейков, которые обходит, покрывая много миль ежедневно, день за днем. Это надо делать, когда снег уже почти стаял, но почки на деревьях еще не раскрылись, тогда у нутрий самый лучший мех. Миллисент знала, что Дорри этим занимается, но думала, что из-за денег. Послушать ее сейчас, так можно подумать, что она обожает такую жизнь. Слепни жалят вовсю, холодная вода заливает в сапоги, кругом плавают утонувшие крысы. А мистер Спирс слушал, как слушают собаки, может быть как охотничий пес: сидит с полузакрытыми глазами, и лишь самоуважение не позволяет ему впасть в невежливый ступор. И вдруг учуял что-то понятное лишь ему одному: глаза широко распахнулись, нос трепещет и мускулы повинуются, перекатываясь волнами на боках, когда он вспоминает какой-то давний день и свою самоотверженную преданность охоте. Мистер Спирс начал спрашивать, как далеко ходит Дорри, насколько высоко стоит вода, сколько весят нутрии, сколько их можно наловить в день и употребляется ли для обдирания нутрий точно такой же нож.

Мюриель попросила у священника сигарету, получила ее, затянулась несколько раз и погасила прямо в блюдце с баварским кремом.

– А то соблазнюсь, съем его и потолстею, – объяснила она, встала и принялась помогать Миллисент убирать тарелки, но скоро опять очутилась у пианино и снова взялась за «Половецкие пляски».

Миллисент была рада, что гость участвует в разговоре, хотя и не могла понять, чем его привлекает эта тема. Еще она думала о том, что вся еда была хорошая и ей как хозяйке удалось избежать позора – не обнаружилось ни испорченных блюд со странным вкусом, ни липких чашек.

– А я всегда думал, что трапперы живут дальше на север, – сказал мистер Спирс. – За полярным кругом или, по крайней мере, на докембрийском щите.

– Я раньше хотела туда поехать, – ответила Дорри. Она впервые за весь вечер начала запинаться – не то от смущения, не то от избытка чувств. – Собиралась жить в хижине и всю зиму промышлять шкурки. Но у меня здесь был брат. Я не могла оставить брата. И вообще, здешние места мне знакомы.

В конце зимы Дорри явилась к Миллисент с огромным куском белого атласа. Она сказала, что собирается шить свадебное платье. До того ни единая живая душа в городке не слыхала о свадьбе – которая, как сказала Дорри, назначена на май – и не знала имени мистера Спирса. Оказалось, его зовут Уилкинсон. Уилки.

Когда же и где Дорри с ним виделась после того ужина на веранде?

Нигде. Он уехал обратно в Австралию, у него там имение. Они с Дорри переписывались.

Дорри и Миллисент сдвинули стол в столовой к стене и устлали пол простынями, а потом разложили на них атлас. Казалось, весь дом притих, глядя на его широкие сверкающие просторы, беззащитное сияние. Дети пришли поглазеть на атлас, и Миллисент завопила, чтобы они убирались. Она боялась кроить. И Дорри, которая с такой легкостью вспарывала шкурки, отложила ножницы. Она созналась, что у нее дрожат руки.

Они позвонили в школу и попросили передать Мюриель, чтобы она после уроков зашла к Миллисент. Услышав новость, Мюриель схватилась за сердце и назвала Дорри скрытной хитрюгой, Клеопатрой, охмурившей миллионера.

– Бьюсь об заклад, он миллионер, – сказала она. – Имение в Австралии – что это значит? Небось не ферма со свиньями! Мне остается только надеяться, что у него есть брат. Ох, Дорри, какая я скотина, я тебя даже не поздравила!

Она принялась осыпать Дорри звучными поцелуями. Дорри стояла смирно, как пятилетняя девочка.

Дорри объяснила, что она и мистер Спирс намерены «пройти через формальности брака».

– Что это значит? – не поняла Миллисент. – Вы хотите венчаться и играть свадьбу? Это ты имеешь в виду?

Дорри сказала, что да.

Мюриель первой взрезала атлас, сказав, что кто-то должен это сделать, хотя, будь у нее вторая попытка, она, может быть, не стала бы резать именно в этом месте.

Скоро они привыкли ошибаться. Они ошибались и исправляли ошибки. Каждый день, ближе к вечеру, когда приходила Мюриель, оказывалось, что они уже на новой стадии. Они кроили, закалывали булавками, наметывали, шили, стиснув зубы и издавая мрачные боевые кличи. Выкройку пришлось подгонять, чтобы ликвидировать непредвиденные проблемы – то рукава оказывались узки, то платье сборило на талии, все из-за своеобразия фигуры Дорри. Дорри за шитьем была опасна для себя и других, так что ее отправили подметать обрезки и наматывать шпульки. Сидя за швейной машиной, она зажимала зубами кончик языка. Иногда ей нечем было заняться, и она ходила по дому Миллисент, из комнаты в комнату, останавливаясь, чтобы поглядеть из окна на снег и поземку, конец затянувшейся зимы. Или стояла, словно кроткий зверь, в шерстяном нижнем белье, откровенно пахнущем ее телом, а Мюриель с Миллисент тянули и обдергивали на ней материю.

Приданым занималась Мюриель. Она знала, что в нем должно быть. Свадебным платьем дело не ограничивалось. Нужен прощальный наряд на день отъезда, свадебная ночная рубашка и соответствующий ей халат и, конечно, целый запас нового белья. Шелковые чулки и лифчик – первый в жизни Дорри.

Дорри этого не предвидела.

– Я думала, свадебное платье – это самое сложное, – сказала она. – Дальше я не заходила.

Снег растаял, ручейки набухли, и нутрии уже, наверно, вовсю плавали в холодной воде, гладкие и лоснящиеся, в богатых шубах. Может, Дорри и вспоминала про охоту, но ничего об этом не говорила. Той весной она ходила только от своего дома к дому Миллисент и обратно.

Набравшись опыта и осмелев, Мюриель, как заправский портной, раскроила костюм из тонкой золотисто-коричневой шерсти и подкладку к нему. Репетиции хора она совершенно запустила.

Миллисент вынуждена была заняться свадебным обедом. Его устроят в гостинице «Брансуик». Но кого позвать, кроме священника? Дорри знали многие, но знали только как женщину, которая оставляет на чужом крыльце тушки кроликов, бродит по лесам и полям с собакой и ружьем, переходит ручьи, натянув высокие резиновые бахилы. История рода Беков забылась, хотя Альберта помнили и любили все. Не сказать, чтобы над Дорри смеялись, – что-то не дало ей стать всеобщим посмешищем: то ли всеобщая любовь к Альберту, то ли ее собственное суровое достоинство. Однако новость о ее замужестве вызвала немалый интерес, и не всегда сочувственный. Об этом браке говорили как о чем-то уродливом, отчасти скандальном – и, возможно, даже считали его каким-то розыгрышем. Портер сказал, что горожане заключают пари – явится жених или нет.

Наконец Миллисент вспомнила каких-то кузенов, которые приезжали на похороны Альберта. Обычные респектабельные люди. У Дорри нашлись их адреса. Приглашения были отправлены. Еще – братья Нанн из продуктовой лавки, у которых работал Альберт, и их жены. Пара приятелей Альберта, с которыми он играл в боулинг на траве, и их жены. Владельцы пушной фермы, которым Дорри продавала сурков? Женщина из кондитерской лавки, которая должна была покрыть торт глазурью?