Забора больше не было. Придорожных кустов тоже. Была разбросанная взрывом земля. Был дымящийся броневик, осевший мордой в глубокую воронку. И тлеющая легковушка с оторванным багажником. И густые облака вонючего дыма, висящие над землей, как миниатюрные грозовые тучи. И только что поднявшееся над горизонтом солнце – по-утреннему яркое, свежее – протыкало эти тучи желтыми лезвиями лучей.
Головная машина, совсем целая, соскочила в кювет – и сейчас оттуда лезли фашисты с короткими толстыми трубами в руках. Треснул воздух у самого уха – я мимоходом осознал, что немец метил именно в меня. Резанул очередью, не целясь, и он упал, схватившись за живот. Еле видный сквозь дым Андреев взбирался по наклоненной крыше броневика с двумя гранатами в руке. Коваль катился по дороге, то ли чтобы уйти от выстрела, то ли раненый. В чреве «Ханомага» басовито прогудели взрывы, все его металлическое тело судорожно дернулось, а из раскрытого люка вырвался багровый заусенец огня. С переднего сиденья разбитого «Опеля» стрелял выживший фашист, гильзы, поблескивая, сыпались в пыль. А рядом со мной, упав на одно колено, садил из двух пистолетов рядовой Попов…
А потом все разом успокоилось. В наступившей тишине пушечным выстрелом громыхнула лопнувшая шина. Я вытер кровь, стекающую по левой брови, и огляделся.
Броневик торчал кормой к небу, перебитая гусеница обвисла на катках, из распахнутых люков валил черный дым. В воронке, куда он съехал мордой, осторожно разгоралось пламя. «Опель» с практически оторванной кормой застыл поперек дороги, на распотрошенную спинку заднего сиденья свешивалась припорошенная пылью рука, по запястью стекал яркий кровавый ручеек.
А рядом, уткнувшись лицом в траву, будто хотел спрятаться от встающего солнца, лежал ефрейтор Нурбаев. И по самой его позе, по неудобно подвернутым ногам я понял, что он мертв. К убитому подбежал Попов, а я, заметив, что Коваль с Андреевым суетятся у головной машины, поспешил им на помощь.
Роскошный кремовый «БМВ» практически не пострадал от взрыва. Если бы не разбитые стекла и россыпь пулевых отверстий на дверях – можно было хоть на выставку: хромированные детали горели огнем, а лакированные изгибы масляно лоснились.
Андреев вытаскивал из салона слабо постанывающего немца. Я заметил на сером кителе в районе плеча кровавое пятно. Коваль подтаскивал к машине еще одного – из тех, кто успел выскочить.
– У тебя только этот живой? – спросил Андреев, прислоняя своего немца к колесу рядом со вторым.
– Только этот, – развел руками Коваль.
– Ну ничего страшного. Зато у меня сам Кламмер.
Я внимательно оглядел человека, ради которого все затевалось. Маленький, толстенький, с приглаженными русыми волосами – он походил на благообразного школьного учителя, и даже форма СС не мешала этому сходству. Тонкие губы немца кривились от боли, а на кончике круглого носа, тонувшего в пухлых щеках, жалобно дрожала капля крови.
– Мамай убит! – мрачно сообщил подошедший Попов.
Коваль замер на секунду, потом выдохнул и полез за папиросами. Андреев посмотрел в ту сторону.
– Давай-ка, Одесса, быстро затуши огонь! – скомандовал он.
– Дык как…
– Как хочешь. Ищи огнетушители, брезент, лопаты. Должны быть. Быстро, пока дым не заметили с берега. Быстро!
Попов убежал, а мы обступили привалившихся к машине фашистов. Андреев пнул Кламмера по ноге. Немец вздрогнул, открыл заполненные страхом глаза. И я понял, что все это время он притворялся.
– Опер, ты же по-ихнему шпрехаешь? – спросил Андреев.
– Немного.
– Спроси у него, где ключ.
– Gib mir den Schlüssel, Klammer!
[13]
– Ich verstehe nicht…
[14] – простонал немец.
Андреев с размаху влепил ему сапогом под ребра – Кламмер, взвизгнув, согнулся и задергался всем телом, как в припадке.
– Schlüssel!
[15] – повторил я, когда немец затих.
Кламмер заелозил пухлыми ручками по животу, нащупал на ремне кожаную сумочку и проворно вытащил из нее широкую стальную пластину с разнокалиберными дырочками.
– Молодец! – похвалил Андреев. – Теперь нужно узнать код от двери. Чекист, приведи своего в чувство.
Второй немец, носатый блондин с оттопыренными ушами, тут же открыл глаза.
– Как же они любят дохлыми притворяться! – пожаловался Коваль.
– Sie kennen den Türcode?
[16] – спросил я, переключившись на второго немца.
– Ja! Ja! – с готовностью заторопился тот. – Dreiundvierzig, achtundneunzig, fünfundfünfzig
[17].
– Сорок три, девяносто восемь, пятьдесят пять, – перевел я.
– Зер гут! – кивнул Андреев.
Он достал пистолет и выстрелил немцу в лоб. Затылок фашиста смачно впечатался в дверь машины, оставив там вмятину, тело завалилось на Кламмера, тот проворно отодвинулся.
– А теперь послушаем правильный ответ, – спокойно произнес Андреев, переводя ствол на трясущегося Кламмера.
Фашист непроизвольно выставил перед собой ладони, буквально прикипев взглядом к блестящему «парабеллуму».
– Türcode!
[18] – рявкнул я.
– Aber, aber… Meier sagte die Wahrheit! Ich schwöre dir!
[19]
– Говорит, что тот правду сказал.
– Ну и хорошо! – покладисто согласился Андреев. – С вами приятно вести дело, герр Кламмер.
Лейтенант огляделся по сторонам, заметил одну из коротких винтовок с толстым стволом, которыми были вооружены немцы, подобрал.
– Ты спрашивал, чем убили Глока? – спросил Андреев меня. – Вот этой вот штукой.
Мы с Ковалем заинтересованно склонились над оружием. Из привычного в нем был только деревянный приклад и спусковой крючок. Вместо ствола что-то наподобие трубы телескопа с оптическим прицелом и выпуклой линзой на конце. Ни затвора, ни магазина… Слева на металлической поверхности трубы имелись два колесика, как у радиоприемника.
– А откуда они артефакты для этих своих пушек берут? – спросил Коваль.
– А ты походи по поселку, полюбопытствуй! – посоветовал Андреев. – Я только на одной главной улице несколько «разрядников» обнаружил. Когда эти черти под землей что-то взрывают, аномалии как грибы растут.