Но вот мы перевалили за изгиб берега – и сразу оказались на освещенном пространстве. У меня екнуло сердце – так это получилось неожиданно. Нурбаев дернул правым веслом, лодка нырнула в спасительную тень деревьев. Какое-то время стояли на месте. Мои спутники, как хищные звери, подались всем телом вперед, изучая обстановку. Потом Коваль махнул рукой, и мы снова потянули лодку вперед.
Я успокаивал себя мыслью, что фрицам никак нас не углядеть: изгиб реки скрывал их позиции, а сверху нависали кусты. Наши могли заметить, как крадется лодка под берегом, но наши предупреждены… И все равно было не по себе: мерно взлетали в небо ракеты, сочно хлопали, и мертвенный синеватый свет настырно заглядывал под склоненные ветви, и были мы как на ладони: огромная фигура Коваля на носу, маленький, щуплый Нурбаев посередине и я на корме. Черная лужа воды на дне лодки слегка колыхалась, плавали в этой воде отсветы вперемешку с похожими на рыбок листьями, и казалось почему-то, что лодка наполнена кровью.
Во всех движениях, в самих спинах моих спутников чувствовалось напряжение, беззвучно звенели натянутые нервы, и я, стараясь не дышать, хватал ветки, перебирал их, как струны арфы, тянул на себя, мягко отпускал, снова тянул. Они нависали все ниже и ниже, и мы клонились, клонились, опустились уже вровень с бортами, и невыносимо воняла застоявшаяся вода…
Вдруг лодка резко поменяла направление. Ветки над головой исчезли – мы завернули в узкий проход. Здесь было спасительно темно, свет практически не проникал сквозь переплетения кустов. Мягкий удар – нос уткнулся в берег.
– Прикрывай! – прошептал Коваль, протягивая мне свой «МП38».
Они с Нурбаевым почти бесшумно соскочили в воду и исчезли в зарослях на берегу. Напряжение постепенно спадало, и я внезапно обнаружил, что очень сильно вспотел, майка прилипла к телу, подмышки были хоть выжимай. И смертельно хотелось курить – настолько сильно, что я почти решился: согнусь к самому дну, и никто не заметит, буквально пару затяжек, даже одну…. И в этот момент с берега донеслись тихие голоса.
Говорили по-немецки. Двое. Молодой голос то ли жаловался, то ли злился. Тот, что постарше, вроде как шутил, пару раз даже засмеялся – мелким таким, издевательским смехом. Молодой вспылил, тон его стал угрожающим. И вдруг он будто бы захлебнулся, и тут же пролаяла короткая пулеметная очередь.
Пару долгих секунд стояла полная тишина. Но я уже знал, что это последние секунды. Взметнулась целая гроздь ракет, и кусты не устояли, протекли болезненным синеватым светом. А потом на берегу затрещало, захекало – к лодке выскочила большая черная тень. Была она какая-то скособоченная: один край слишком большой, другой совсем маленький. А потом тень разделилась на Коваля с Нурбаевым – между ними, обвиснув на заломленных руках, болтался фриц. Они швырнули пленного прямо на меня и одновременно прыгнули следом.
Бедная лодка вздыбилась кормой, зачерпнула воды и уперлась в какой-то ствол. Нурбаев, пройдясь прямо по мне, перелетел в воду, с треском вырвал лодку из кустов, оттолкнул…
И тут по зарослям ударили в несколько стволов. Но мы уже выскочили на реку, и Коваль уже сидел на веслах, а Нурбаев, непонятно когда завладевший моим автоматом, лупил от пояса по вспышкам на берегу.
Целая гирлянда ракет гналась следом, обгоняла, выжигая глаза ядовитым светом. Ожил наш берег, засверкал звездочками выстрелов. Ударили минометы. Коваль греб, матерясь во весь голос. До меня вдруг дошло, что за фонтанчики поднимаются вокруг лодки. Но в этот момент сержант лихо завернул за утес, прогреб еще несколько метров, а потом так же стремительно повернул к нашему берегу.
Вершина утеса наполнилась острыми огоньками, и в неверном, мерцающем свете я смог разглядеть черные фигуры фашистов. Автомат Нурбаева протрещал над самым ухом, одна из фигур, оступившись, полетела вниз. А Коваль уже не матерился, он только хрипел, весла летали над бортами, поднимая снопы ледяных брызг.
Я обернулся – вот он наш берег, стремительно несется навстречу лодке. И в этот момент что-то огромное, тяжелое упало совсем рядом и, будто срикошетив от воды, со всего размаху врезалось в меня и выбило из лодки навстречу черноте.
«Вот, шеф, – подумал я напоследок с полным спокойствием, – говорил же вам, что плохая это затея…»
– Это, лейтенант, не затея, а приказ! – ответил Мощин раздраженно. – Не забыл, что означает слово «приказ»?
– Никак нет!
– Ну вот и молодец.
– Разрешите выполнять?
Полковник окинул меня долгим взглядом и со вздохом опустился на стул.
– Садись, – сказал он устало.
Я насупленно уселся напротив, прикурил от лампы и замер в ожидании. Шеф молчал. И я молчал. Пару раз незаметно посматривал на него и тут же отводил взгляд: сидит, старый черт, разглядывает в упор. И ведь, если поразмыслить – хорошую идею предложил шеф. А если не просто поразмыслить, но и отбросить эмоции, а попросту говоря, прекратить поджимать хвост, то придется признать: идея, предложенная Федором нашим Степанычем, – отличная идея.
Я должен возглавить разведроту 1078-го полка. Вместо сбежавшего Андреева. Это позволит нам работать «изнутри», а кроме того – решать оперативные задачи на территории врага. Не стоит также забывать, что нужно проработать связи лейтенанта Андреева…
Я не боялся войны, не боялся фашистов. Я боялся командования ротой бойцов. Работа в сыскной бригаде МУРа – это, ребята, совсем не то, что война. Там отвечаешь только за себя, а здесь от твоих решений может зависеть жизнь и смерть других людей, которые обязаны выполнять приказы, какими бы бестолковыми они ни были.
Примерно в таком ключе я и обрисовал ситуацию товарищу Мощину. Товарищ Мощин с пониманием отнесся к моим опасениям, и совсем уж было завязался у нас конструктивный разговор, но тут вмешался Сан Саныч. Многоумный сержант счел своим долгом пояснить, что разведрота нашего полка – она только по названию «рота». На самом же деле личного состава там всего семь человек, не считая сбежавшего командира. А все потому, что этот участок фронта вообще не был бы участком фронта, когда б на ту сторону реки в середине прошлого месяца зачем-то не пришел батальон СС. Согласно сведениям, имеющимся у штаба, никаких активных действий фрицы здесь не планировали. И, главное – Сан Саныч с такими выводами был полностью согласен. Даже более того, тщательно проанализировав ситуацию на фронте, он, Сан Саныч, склонялся к мысли, что это направление вообще трудно считать подходящим для удара. В штабе, несомненно, пришли к такому же выводу, поэтому и послали сюда, на северный берег Припяти, недоукомплектованный, кое-как сбитый из резервов полк, единственной целью которого было не пустить фашистскую гадину на наш берег. А учитывая, что фашистская гадина не очень-то и стремилась лезть на наш берег…
Я попросил Сан Саныча заткнуться. В кои-то веки шеф не одернул меня за грубость. На душе было муторно.
– Они там прекрасно понимают, что я не кадровый офицер.
– Вопрос твоего назначения уже согласован, – сказал полковник сочувственно. – Завтра можешь принимать командование.