По ту сторону вдохновения - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Поляков cтр.№ 39

Незадолго до смерти Леонид позвонил мне и как-то между прочим молвил: «А ведь если бы я все-таки тогда снял нашу «Неуправляемую» с Муравьевой в главной роли, вся моя жизнь сложилась бы совсем по-другому!» – «Возможно, и не только твоя, Леня!» – подумал я, но промолчал.

В середине 1990-х я попал на сборище творческой интеллигенции чуть ли не в Колонном зале. Мы сидели вместе с журналистом Леонидом Павлючиком, служившим тогда в газете «Труд» и не заболевшим еще рецидивирующим либерализмом. Около нас оказалось свободное место. Когда в проходе появился раздобревший Марягин с отвислыми щеками и с животом, как футбольный мяч, спрятанный под рубаху, Павлючик замахал руками, мол, иди к нам! Тот кивнул и понес живот в нашу сторону.

– Богатым будешь – между двумя Леонидами сидишь, – сказал мне журналист. – А вы не знакомы?

– Нет, – ответил Марягин.

– Очень даже знакомы! – Возразил я.

– Разве? – Режиссер приподнял инфернальную бровь. – Откуда?

– А помните, как вы зарубили на «Мосфильме» сценарий, который мы написали с Габриловичем и Эйдлиным?

– Да, что-то такое случалось… Но ведь это же был крайне неинтеллигентный сценарий!

Жаль, что теперь в анкетах нет графы «социальное происхождение». С каким бы удовольствием я написал «из рабочих!» и свернул набок мефистофельский нос Марягина. Неинтеллигентный сценарий! Да мы в нем предсказали будущее страны, рожа твоя сероводородная! Но годы, проведенные в творческой среде, смягчили мой нрав, облагородив манеры мальчика из заводского общежития, и я лишь горько усмехнулся в ответ.

Не раз и не два я пытался разыскать тот наш сценарий в своих бумагах. Безрезультатно. Спрашивал у Эйдлина, пока тот был жив, но и он тоже не мог найти. Когда к 60-летию я предпринял генеральную ревизию моего архива, то обнаружил лишь десятка два страничек, оставшихся от разных вариантов. Однако жизнь полна судьбоносных случайностей. Как-то меня пригласили на передачу «Воскресный вечер с Владимиром Соловьевым», посвященную 30-летию перестройки. За чаем в ожидании эфира я поведал Карену Шахназарову о том, как в 1986-м мы написали пророческий, можно сказать, сценарий, зарубленный Наумовым и бесследно исчезнувший.

– Для какой студии писали? – хмуро уточнил неулыбчивый директор «Мосфильма».

– Для вашей! Но прошло столько лет…

– У нас ничего не пропадает.

Через неделю продюсер Александр Литвинов вручил мне ксерокопию нашей киноповести «Неуправляемая» – сразу два варианта. Странное чувство испытал я, листая страницы, напечатанные когда-то на моей разбитой машинке «Москва» с прыгающим нечищеным шрифтом. Наверное, что-то подобное ощутил бы ветеран-снайпер, обнаружив в старых камуфляжных штанах патрон, которого тридцать лет назад ему не хватило, чтобы изменить исход боя или промахнуться…

Сегодня, спустя четверть века после обвала Советского Союза, мне трудно даже передать отчаянье, охватившее мою душу при виде происходившего. Великая страна, Родина, держава, огромное, местами обветшалое, где-то торопливо и невпопад нагроможденное, но в целом величественное и устойчивое историческое сооружение, пережившее самую страшную за всю историю войну, дрогнуло, качнулось и осело, превращаясь в пыль, подобно старому небоскребу, в самые уязвимые точки которого по всем правилам взрывотехники заложили заряды. Бу-ух – и груда щебня. Толпящиеся вокруг зеваки, журналисты, международная публика щелкают вспышками, цокают языками, восклицают «вау!», весело обсуждая геополитическую сенсацию. Мол, еще вчера, казалось, не обойти, не объехать эту громадину, а теперь осталось лишь убрать мусор.

Отречение жалкого Горбачева и триумф хмельного, надувшегося, как индюк, Ельцина, – все это, показанное по телевизору, вызывало отчаянье и тоску. Вокруг нового начальника обкромсанной по краям страны суетились непонятные люди. В телевизор набилось на удивление много радостных евреев, как будто шел бесконечный репортаж с веселого национального праздника. Любой разговор они обязательно сворачивали на свою тематику вызывая раздражение у всех, кому не повезло с «пятым пунктом». Даже меня, воспитанного в духе непререкаемого советского интернационализма, переходящего в родовое бесчувствие, это злило и озадачивало. Известный советский критик Михаил Синельников, с которым я дружил, кипел: «Не понимаю! Такое впечатление, что им поручили разжечь антисемитизм в стране!» Вскоре Михаил Хананович умер, убитый происходящим.

Когда в Кремле спустили флаг СССР, я напился.

Страна превратилась в огромную кунсткамеру, уродцы, сидевшие при советской власти в спирту, повыскакивали из банок и устроили шабаш непослушания. Телевизор без конца показывал мордатого Егора Гайдара, он, закатывая белесые поросячьи глазки, хрюкал что-то про умный рынок и про удочку, которую реформаторы дадут народу вместо рыбы. На прилавках было шаром покати, с витрин исчезли даже пыльные пирамиды банок с несъедобным «Завтраком туриста». За водку бились в очередях насмерть. Сизый дымок всенародного самогоноварения подернул Отечество. А вот удочкой, точнее, навороченным спиннингом, стала Останкинская башня, с ее помощью в мутное море перемен забрасывались пустые блесны, и за ними гонялось сбитое с толку народонаселение.

Постоянно по ТВ показывали правительство «молодых реформаторов». У некоторых в глазах еще стоял испуг валютного спекулянта, взятого возле «Метрополя» за перекупку долларов у интуристов. Парни, кажется, до конца не поняли, что на самом деле победили и вся страна в их жадных неумелых руках. Во власть полезли странные типы, вроде кучерявого эмигрантского вьюноши Бревнова. Он, кажется, учился вместе с Авеном в одной спецшколе и вдруг возглавил Газпром или Роснефть – не помню точно. Помню лишь, когда теледиктор назвал его зарплату, моя жена резала хлеб и чуть не отхватила себе ножом палец. Жил Бревнов в Нью-Йорке, летая на рабочую пятидневку в Москву особым самолетом. Следом за ним на другом казенном лайнере следовала его теща: она просыпалась позже. Похмельному гаранту наябедничали, что личный самолет есть не только у президента, случился скандал, и Бревнов с тещей исчезли. Сколько таких бревновых, озолотившихся на обломках страны, вернулись потом в свои манхэттены и Палестины, никто не знает…

Постоянно с какими-то вздорными идеями возникали в эфире Лифшиц, Чубайс, Авен, Бурбулис, Шахрай, Немцов, Борис Федоров, Гавриил Попов, Починок, Сосковец и Носовец, а также Станкевич, похожий на увеличенного в человеческий рост целлулоидного Кена – друга куклы Барби. Все они были, по сути, персонажами комическими, если бы не жуткий результат их косорукой деловитости. Страну растаскивали, как горящий склад дефицитов, – жуткий сюжет, напророченный Распутиным в повести «Пожар». Если когда-нибудь решат подсчитать, сколько в те годы всего сперли и сплавили за рубеж, к аудиторам надо бы приставить психиатров, иначе счетоводы просто спятят от масштабов украденного.

Всех реформаторов объединяло общее хитрованское выражение лиц, словно они знали про нас всех что-то очень забавное, но пока не говорили вслух. Замелькало вороватое словечко «ваучер». Министр обороны почему-то тоже всегда ухмылялся, и офицеры, которых тысячами гнали из армии, звали его «человек, который смеется». Иногда транслировали по телевизору мстительную физиономию Руслана Хасбулатова, председателя Верховного Совета, решившего, кажется, поквитаться за все обиды чеченского, а заодно и ингушского народов. От занудных лекторских интонаций Имрановича хотелось впасть в летаргический сон. Зато кипели депутаты, сообразившие, что они натворили, поддержав роспуск СССР. Задиристо крутил бретерские усы вице-президент Руцкой, грозя открыть свои чемоданы с компроматом на младореформаторов. Так и не открыл: украли. Олигархов словно специально подбирали по фамилиям: Гусинский, Смоленский, Березовский, Ходорковский… Огонек неприязни к оборотистым инородцам загорался в обиженных сердцах, к тому же вели они себя с комиссарской развязностью и нэпманской кичливостью, выставляя напоказ свое внезапное богатство.