— Ну их к лешему. Еще вернутся — поселок сожгут.
Но Родов собрал все же отряд сабель в тридцать.
Такой же почти, как у красных. Правда, не все в погоню пошли с охотой. Работников, так тех припугнуть даже пришлось.
Погоня вернулась скоро. На одном из увалов оставили коммунары засаду и, не подпустив близко, открыли огонь. Хоть никого и не задели пули, а повернули казаки коней назад.
Около стада крутились на конях человек пять. Остальные маячили на увалах, на сопках, осматривали степи, опасались нападения.
Не жалели казаки глоток, но коровы шли медленно, и стадо подошло к Аргуни только к вечеру. Люди измучились — сутки в седле. Без сна.
Тревожно ждали и коммунарки своих мужиков. Чуть не в полдень Сергей Громов велел запрягать коней и ехать к реке, встречать отряд. Разрешил старик ехать к Аргуни и подросткам. Степанка, Кирька и Мишка Венедиктов быстрее всех запрягли коня в легкий ходок Силы Данилыча и полетели к реке. На берегу они срубили тальниковые удилища, решили порыбачить, но часто забывали о поплавках, вглядывались в синий размытый горизонт. Они и увидели раньше других темное облачко пыли.
— Гонят, кажись.
Берег пришел в движение.
Облако приближалось, стало выше и плотнее. Уже можно различить идущих впереди коровенок.
Увидев реку, стадо заторопилось и вскоре перешло на бег. Поднимая брызги, коровы кидались в воду, жадно пили. Услышав с противоположного берега голоса хозяек, коровы поднимали головы, протяжно ревели.
Долго пить стаду не дали. Заулюлюкали, закричали казаки. Стали теснить конями глубже в воду. Коровы поплыли.
Когда Аргунь опустела, и Никодим приказал снять с сопок охрану, в сопровождении двух пограничников примчался начальник заставы. Он был зол. Несколько казаков, среди которых были Федька, Северька и Никодим, отдыхали, спрятав коней в тальниках. Никодим еще не был уверен, что озернинцы, оправившись от испуга, не организуют погоню.
— В сорочке кто-то из вас родился! — закричал Петров, соскакивая с седла. — Пользуетесь, что народу у меня мало! Нет чтоб помочь границу оберегать… Еще разберемся!
— Границу защитить мы всегда готовы, — ответил за всех Северька. — А разбираться — разбирайся. Ищи виноватых. Только в том, что бандиты чуть всю коммуну не оголодили, и твоя вина есть.
— Закурить дайте, — хмуро сказал начальник заставы. Он подсел к казакам, устало сгорбил спину. — Народу у меня мало…
На другой день коммуна снова выехала на покос. Только в пастухи выделили еще трех мужиков. У каждого пастуха теперь винтовка. С десяток винтовок у косарей. Пусть приходят озернинцы. Пуля-то, она далеко достанет.
XII
Сена заготовили много, но покосы покидать не спешили: на базе сейчас работы почти нет, а тут за день все лишний десяток копен наскребешь. В полдень Северька решил съездить пострелять тарбаганов. Уговорил ехать с собой и Федьку, прижившегося около коммуны.
— К утру вернемся. Может, ночью на барсуков поохотимся.
Старик возражать не стал: скучно парням.
— Только ты запопутьем к сватам заверни. Знаешь ведь, где они косят? А то нехорошо получается.
Северька и сам так думает. Тем более Устя у своих родителей гостит. Усте скоро рожать. От всех работ ее освободили. Уехала она неделю назад.
Друзья заседлали коней получше, закинули за плечи винтовки.
— Чего новую рубаху ты нацепил? — удивился Федька. — Не на вечерку едешь.
Но Северька промолчал. Кому хочется перед справным тестем голодранцем показаться?
Когда жара спала, на бутанах появились любопытные тарбаганы. Пора начинать охоту. Прячась за конями, парни пытались подобраться к зверькам на выстрел, но терпения не хватало. Тарбаган замечал человека, оскорбленно и тревожно взлаивал, прятался в норе. Теперь тарбаган вылезет на свет нескоро; будет лежать под землей, чутко прислушиваться к глухим шагам наверху.
— Давай в соседнюю падь махнем, — сказал Северька. — Через эту сопку перевалим…
— Там ведь крюковский покос нынче. Не туда ли ты метишь?
— И туда надо. Попроведовать.
— А я все думаю, — Федька развеселился, — чего он меня все в эту сторону жмет? Так бы сразу и сказал.
— Ну, а еще о чем ты думаешь?
Федьку лучше не спрашивать. Ответил с готовностью:
— Что забыл Северьян Сергеевич Устю. Стал на своих, на коммунарских, девок заглядываться.
— На кого это еще?
Федька повернулся в седле.
— Говорят, ты на Саньку Силы Данилыча глаза лупишь.
— Мало ли что говорят.
Заметная Санька у Силы Данилыча. Бравая девка. Косища у нее в руку толщиной, до пояса. Лицом аккуратная. Стеснительная больно, но когда признакомится, всем видно: веселый у Саньки нрав. Смешливая. От народа ведь ничего не скроешь. Ласково глядит Санька на Северьку. И парень не отворачивается. Хотя зазря не наговаривали, языками не трепали: никогда их вместе не видели. Только, по разумению баб, все это будет, придет час.
Северьку такие домыслы сердили: лишнее болтают бабы. Все время перед глазами жена стоит. А Санька — Санькой. Малолеток по сравнению с Северькой она. А что верно — то верно: без Саньки скучно у костра, где молодняк собирается вечерами плясать и петь.
Кони постукивали копытами о камни, поднимались в гору не спеша. Да парни и не торопили их. Крюковский балаган увидели издали, сверху. Стоит он одиноко, в небольшом распадке, странно смотреть на это одиночество после коммунарского многолюдия.
Балаган пустовал. Рядом стояла телега, лежали потники, большая лохматая доха. От кострища тянет чуть заметная струйка дыма: спрятавшись в золе, тлеет аргал.
Людей нашли около зарода: Крюковы метали сено. Наверху с деревянными трехрогими вилами стоял почерневший от жары и работы Алеха. Он давно уже заметил всадников, узнал их и теперь с преувеличенным вниманием укладывал сено.
— Бог помощь, — поздоровались парни.
Алеха буркнул неопределенное, но Устя и мать встретили приезжих приветливо. Больше недели не видел Северька Устю. Эх, и дуры же коммунарские бабы: да разве такую забудешь!
— Держись, дядя Алексей, — Федька спрыгнул с коня, — сейчас я тебя сеном завалю.
Он схватил лежавшие на земле вилы и стал подавать на зарод большие охапки остреца.
— Поворачивайся, поворачивайся, — подбадривал Алеху Федька.
Северька тоже не стал глазеть, как другие работают, взялся за вилы.
С помощью парней зарод завершили быстро. Алеха спустился с зарода подобревшим, отошел, осмотрел глыбищу сена со стороны, остался доволен — вершить зарод уметь надо! — и совсем пришел в хорошее настроение.