А еще я танцую - читать онлайн книгу. Автор: Анн-Лор Бонду, Жан-Клод Мурлева cтр.№ 46

Глория!

Спасибо тебе за деликатность. Ты напомнила мне медсестру, которая, набирая в шприц лекарство, интересуется, любишь ли ты кататься на велосипеде и как относишься к переходу на зимнее время. Она готова болтать о чем угодно, лишь бы отвлечь пациента от мыслей об уколе. Ты тоже выписала немало загогулин — тут и остеопат, и подружки по квартире, и даже бывший одноклассник, — но в конце концов тебе пришлось меня уколоть.

Поздно уже. Завтра утром тебе напишу.

1 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Глория

Глория!

Сегодня ночью я почти не спал. Глаз не мог сомкнуть. Из-за этого чувствую себя развалиной.

Никогда не подумал бы, что твое письмо ввергнет меня в такое состояние. Ты ведь в принципе не сообщила мне ничего нового. Думаю, о главном я и сам давно догадывался: в жизни Веры появился другой мужчина, но признаться в этом мне она не смогла.

Как бы ужасно это ни было, я способен это принять и с этим смириться. Я вовсе не считаю себя незаменимым. Жизнь приучила меня к скромности — как в литературе, так и во всем остальном.

Я даже понимаю, почему она ушла, не сказав ни слова. Наверное, ей была невыносима мысль о том, что нас ждут сотни и тысячи часов мучительных разговоров с бесконечным повторением одних и тех же слов, по окончании которых не чувствуешь ничего, кроме тошноты от собственного словоблудия. Я три раза разводился, и мне это ощущение знакомо лучше, чем многим.

Если я ничего не путаю, это было в октябре 2009-го, как-то вечером. Джон уехал месяц назад, и мы остались одни во всем доме. Мы ужинали. Радио было включено, и мы вполуха слушали новости. И вдруг Вера замерла, просто застыла с остановившимся взглядом, и с ее губ слетело несколько слов. Видимо, внутренний фильтр засбоил. Тихо, но очень отчетливо она произнесла: «Я не смогу». Меня словно ледяной водой окатило — столько в ее тоне было решимости. Я струсил и сделал вид, что ничего не слышал. Поспешил интерпретировать эти ее слова по-своему: «Я не смогу жить в пустом доме, из которого все разъехались». Сегодня, когда мне известно, что последовало дальше, я понимаю, что она имела в виду. «Пьер-Мари, мне мало только тебя, но я не смогу тебе об этом сказать».

Повторяю, все это я вполне способен пережить. Втянуть голову в плечи, замкнуть сердце на ключ, сжать горло, запрятать подальше свою гордость и пережить.

Но вот чего я вынести не могу, так это того, что она мне лгала. Два года.

Она не просто обманула меня один раз — походя, в силу обстоятельств. Случайно, чтобы назавтра попросить прощения и получить его. Кто из нас не лгал раз, два раза, пять раз? Но она лгала на протяжении двух лет. На протяжении семисот ста тридцати дней и семисот ста тридцати ночей.

Что меня убивает, это продолжительность. Она меня унижает. Эта длящаяся ложь отравляет не только наши последние два года, заставляя усомниться во всем, что нас объединяло, вернее, во всем, что, мне казалось, нас объединяло. Она распространяется и на все предшествовавшие годы. Это как катастрофический разлив нефти.

Нет, Глория, я не желаю узнавать подробности этой лжи. Я не желаю знать, где, когда, при каких обстоятельствах и каким образом она меня обманывала.

До вчерашнего дня, до твоего письма, я думал, что злюсь на Веру. Сегодня, когда я на нее по-настоящему зол, моя вчерашняя злость кажется мне смешной. Да, я в бешенстве. Тебе ведь тоже знакомо это чувство? Как ты думаешь, если я возьму на себя часть твоей ярости, тебе станет хоть немножко легче?

Кроме ярости есть еще и скорбь. Я должен похоронить Веру, хотя ни одну женщину на свете я не любил так, как любил ее. Похоронить и объявить по ней траур. Это будет еще и траур по моим воспоминаниям. И это очень больно.

Прости меня, Глория, за то, что выворачиваю перед тобой душу. В воскресенье мне исполняется 61 год. Тебе сейчас 26, и если один из нас должен заботиться о другом, то давай это все-таки буду я. Хотя на самом деле тут мы с тобой выступаем на равных.

Еще одно, последнее. Если тебе есть что сказать мне — что-то важное, что я должен знать, — скажи. Стоматологи иногда выдирают под одной заморозкой сразу два зуба. Рви, не бойся.

Да, и самое главное. Ты ни в чем не виновата. Слышишь меня? Ни в чем.

Лечи свой радикулит. Обнимаю.

1 мая 2013

От кого: Глория

Кому: Пьер-Мари

Я не медсестра и не стоматолог! Я танцовщица! Вернее, пытаюсь ею стать, хотя это неимоверно трудно.

Как ни ужасно, но иногда мне хочется, чтобы я была чьей-нибудь еще дочерью. В смысле, чтобы у меня была «нормальная» мать, которая звонила бы мне раз в неделю, приходила бы смотреть мои выступления, звала меня на каникулы в свой уютный домик, готовила бы мне что-нибудь вкусненькое и интересовалась, как у меня дела.

Но нет. Моей маме на меня плевать. Она сбежала на другую планету.

Да, она врала тебе целых два года, но не только. Она врала тебе все восемь лет. И меня впутала в свое вранье.

Хочу ли я сказать тебе что-нибудь еще? Да нет. Простая правда заключается в том, что Венсан был, есть и будет единственным, кого она любит. Она жила с этой любовью в сердце тридцать лет. И все тридцать лет мечтала о нем. Она сама мне говорила. Не знаю, зачем она посвятила меня во всю эту историю. Я ведь ее ни о чем таком не просила!

В тот день, когда они случайно встретились на улице в Марселе, им было достаточно посмотреть друг на друга, чтобы вернуться к прежней жизни — ровно с того места, на котором они остановились в молодости. Никто и ничто на свете не могло им в этом помешать.

Я знаю, что она боролась с собой. Она пыталась остаться с нами, но мы с каждым днем все быстрее теряли свои позиции. Под словом «мы» я имею в виду тебя, меня и всю нашу сложносоставную семейку, весь этот веселый дурдом.

Пьер-Мари, я понимаю, что, рассказывая все это тебе, снимаю с себя часть ноши. Ты позволил мне нарушить данное когда-то обещание, и, хотя иногда мне кажется, что я плохая дочь и даже «предательница», меня это больше не волнует. Главное, теперь я смогу танцевать так, как я мечтаю танцевать. Ты знаешь, с самого первого курса в консерватории все мои преподаватели твердили мне одно и то же: что я должна высвободить что-то в себе, как они выражались, «открыть двери». Я не понимала, о чем они. Не сознавала, что таскала за собой эту тайну, как привязанное к ноге ядро.

Вот только, как папа недавно сказал мне по телефону, я не мать своей матери! Хватит ее защищать! Хватит впаривать окружающим сказку о ее «совершенстве». Нет, Вера не была идеальной женщиной. И ты совершенно прав, когда напоминаешь мне, что моей вины в этом нет.