Когда два ваших врага становятся союзниками, это всегда плохо.
Убийство Якопо Мьюччи может даже сократить помощь императора Сеньяну. Мелочи могут иметь большие последствия.
У Марина возникает одна мысль. Он оглядывается на женщину с луком. Она стоит неподалеку, широко расставив ноги для устойчивости, как это делают лучники, стрела на тетиве, волосы распущены.
Марин Дживо — один из тех людей, которые умеют сопоставлять, делать выводы. Возможно, даже вероятно, думает он, что это та самая женщина, которая…
Нет времени размышлять над этим. И это вряд ли имеет значение в данный момент.
Предводитель пиратов говорит, что они согласны взять четырнадцать тюков. И шестьсот сералей за жену доктора. Иначе она пойдет с ними.
Марин дает выход своему гневу. Он подлинный и приносит ему удовлетворение. Порядочный человек, нужный человек лежит мертвый у него на корабле.
Он резко отвечает:
— Вы возьмете свои товары, четырнадцать тюков, на это я согласен, и покинете нас. Вы убили ее мужа! Вы не получите ничего, кроме товаров.
— Нет, господар. При всем моем уважении, вы ошибаетесь. Вы не в силах помешать нам поступать так, как мы захотим, и вы это знаете. Я оказываю вам большую любезность. Примите это, как любезность. Понятия не имею, что заплатит семья этой женщины за то, чтобы ее вернуть, но, несомненно, больше шести сотен. То, что произойдет, падет на вашу голову, если вы не…
— Я не считал вас глупцом. Вы хотите захватить высокородную даму из Милазии после того, как убили ее мужа, и считаете, что Святейший Патриарх и император защитят Сеньян от гнева стран джадитов? Неужели?
Он произносит это громко. Это тактический ход. Он знает, что его слова услышат пираты, и будут встревожены, как бы хорошо они это ни скрывали.
Он продолжает наступать.
— Вы убили своего собственного человека, потому что понимаете — его поступок заслуживает проклятия Джада. Ваша задача — позаботиться о том, чтобы весь мир узнал, что вы это сознаете! А не ухудшать положение еще больше, похищая женщину, охваченную горем. Подумайте, приятель! Какое количество ненависти смогут выдержать герои Сеньяна?
Он вложил в слово «герои» явственный оттенок насмешки.
Человек, которого легко смутить, не становится вожаком пиратов. Он невозмутимо качает головой.
— Этот доктор был из Серессы. Нам простят наш гнев, учитывая то, как они поступили с нами этой весной, как мне кажется. Если возникнет необходимость, мы справимся с ненавистью мира из-за человека, которого убили по нелепой случайности. Но — шестьсот сералей за эту женщину, господар, или она пойдет с нами.
Марин переводит взгляд туда, где лежат два мертвых человека. И поэтому он собственными глазами видит тот момент, когда женщина поднимается, маленькая, золотоволосая. Кровь, пропитавшая нижнюю часть ее одежды, тревожит его. Это так неправильно.
У него есть обязанности. Перед ней, перед его кораблем, перед владельцами грузов на борту. Часто человеку нельзя вслух высказать то, что он чувствует.
— Четыреста сералей, четырнадцать тюков. Уходите. Я берусь доложить, что человек, который убил лекаря, был немедленно убит одним из ваших людей, и что вы выразили свое сожаление. Даю вам слово.
Колебание. Четыреста — намного меньше, чем они могут получить, если ее семья действительно богата, но для этого потребуется много месяцев, кораблей и гонцов, а сеньянцам нужны деньги и товары, чтобы продать их и купить еду, прямо сейчас.
— Нет! — слышит Марин. Кто-то крикнул это слово. — Нет! Не надо!
Это голос женщины из Сеньяна, той, что с луком. Он быстро смотрит туда, видит то, что видит она.
И тоже кричит: «Нет!»
Леонора так никогда и не поймет, почему она остановилась, уже поставив одну ногу на поручни корабля, над зеленым морем внизу. Этот момент будет возвращаться к ней во сне.
Это не имело отношения к голосам, в ужасе окликающим ее. Конечно, они должны были прийти в ужас, когда увидели ее у поручней почти на носу судна, готовую сделать шаг — и полететь вниз, к свободе.
Это не имело к ним отношения. Нет, ей показалось, что она ощутила сопротивление, давление, силу отрицания. Как будто ей сказали, что она не может прыгнуть, что море — пока еще? — не ее дом, не ее отдохновение, не ее конец.
Что-то тянуло ее назад, какой-то груз, или, может быть, это больше походило на барьер, на стену — потом она никак не могла придумать подходящий образ.
Растерянная, испуганная, она стояла у поручней, тяжело дыша. Она ведь до этого не боялась. Она была так уверена…
Она видела маленькие суденышки сеньянцев внизу, видел на волнах солнечные блики. Она взглянула вверх. Ясное утреннее небо, легкие, высокие облака, слабый бриз в парусах, чайки вокруг корабля. Яркий свет. Солнце бога на востоке, над водой, над землей, которую она не могла видеть. Она шла к этому свету.
И каким-то образом ее остановили, не дали прыгнуть за борт, вниз, в глубину.
Первым к ней подбежал капитан, плотный, бородатый, ворчливый человек по имени Драго.
— Госпожа! — крикнул он. Протянул руку, но замер, не прикоснувшись к ней.
Леонора чувствовала себя странно. Вероятно, она и выглядит странно, подумала она.
Она с трудом прочистила горло и сказала:
— Я… не сделаю этого. Думала, что сделаю. Но обнаружила, что не могу, — она и сама не знала, что хочет сказать этим «не могу». Должно быть, он ее неправильно понял.
— Возблагодарим Джада, синьора. Прошу вас. Они вас не заберут. Пираты. Вы останетесь с нами.
— Какое это имеет значение? — спросила она у него, что было нечестно.
Нечестно, потому что он не смог бы ответить на этот вопрос. Как он мог понять ее жизнь? Она была обманом на палубе его корабля, и ей некуда было идти в этом мире.
Море казалось ей местом назначения.
Торопливо подошел художник, все еще с бледным лицом, даже еще более бледным. Еще один милый человек? По-видимому, такие люди попадаются. Это не имеет значения.
На этот раз Леонора позволила ему отвести себя вниз, в свою каюту. Теперь уже только ее каюту. Она закрыла тяжелую дверь и села на свою койку, ощущая покачивание корабля, как качание колыбели. Колыбели младенца. Где-то в этом мире лежит в своей колыбели младенец, таких младенцев много…
Она не плакала. Это было слишком странно, чтобы плакать.
Она думала о воде, окружающей их. Она холодная и глубокая, и была бы ответом на все вопросы.
— Жадек, что только что произошло?
— Не знаю, — голос у нее в голове звучал неуверенно.
— Она собиралась прыгнуть за борт.