Частная жизнь мертвых людей - читать онлайн книгу. Автор: Александр Феденко cтр.№ 6

– Откуда вы знаете?

– Давеча одна вполне себе ничего дамочка компотом в столовой захлебнулась – так же дергалась.

– Позвольте поинтересоваться, компот из сухофруктов был или ягодный?

– Из моркови.

– Что ж это за компот такой – из моркови? Таким весьма неудивительно захлебнуться.

– Да уж, таким захлебнуться – раз плюнуть.

– Врет он все – не бывает морковного компота. Выдумал тоже – из моркови.

– А дамочка перед компотом пирожки не ела?

– Не знаю, не было мне интереса наблюдать за ней до того, как она захлебнулась.

– Может, она и не захлебнулась, а подавилась – пирожком, например.

– Да уж, пирожком подавиться – раз плюнуть.

– Что-то он притих.

– Вымотался.

– Этак он вовсе изойдет из жизни и издохнет.

– Издохнет.

– Да уж, нынче издохнуть – раз плюнуть.

Любопытствующие утомились глядеть на затихшего Пудикова и пошли дальше, жуя пирожки. А прохожий в шляпе даже философски наступил на Веню, отчего застрявший в горле кусок вышибся наружу.

Веня порозовел, отряхнулся и, забрав сдачу, пошел доедать пирожок и доживать вернувшуюся жизнь.

Дождь закончился. Ночной воздух сделался прозрачен. Монашка сняла с себя мокрую одежду и принялась выжимать из нее воду. Белые груди причудливо засияли в холодном лунном свете.

Они напоминали пару покачивающихся полумесяцев – одновременно похожих и разных; то ли смотревших друг на друга, то ли отвернувшихся; усыпанных капельками сорвавшейся с неба влаги.

Монашка не замечала, что та, большая, луна, и миллионы вернувшихся после дождя звезд, и вся бездна мироздания отражаются в каждой из этих капелек, и что целая россыпь вселенных покрыла ее тело.

Совершенно голая монашка стояла под небом и дрожала от холода.

На нее смотрели сотни глаз – поляну, где она остановилась, заняло стадо совокупляющихся кроликов. Кролики разглядывали монашку и в порыве любовного экстаза мелко дрожали.

Так они и дрожали: замерзающая монашка и сто совокупляющихся пар кроликов.

Но монашка их не видела – все кролики были черными.

И в каждом из смотревших на нее глаз покачивалось два полумесяца, покрытых тысячами капелек, и в каждой капельке плыла бездна с миллионами звезд. И все вместе они дрожали от любовного экстаза и от холода ночи.

Монашка вдруг чихнула, капли небесной влаги осыпались с ее замерзающего тела на землю, и тысячи вселенных в глазах кроликов погасли.

До падения оставалось всего ничего.

Елизавета Алексеевна Беляшкина очень спешила на работу и поскользнулась. Но не упала. Только залезла ногой в лужу и забрызгала чулки. Везде, куда ни глянь, была слякоть. И даже трамваи, которые ходят по ровно положенным рельсам, и те обдавали мир чем-то мутным, скверным.

Когда Елизавета Алексеевна поднималась на третий этаж, навстречу выскочил стажер Пинчук, весь в пятнах, и она выронила из рук сумочку. Сумочка упала, вещички из нее вывалились прямо на затоптанные ступени. А Пинчук сразу убежал.

Артур Тигранович тоже поднимался по лестнице. Он увидел, как она собирает свое подмаранное имущество, остановился и переждал, наблюдая. А когда Елизавета Алексеевна выпрямилась и оглянулась, подмигнул ей.

Видевшая все Генриетта Петровна, тихо ступавшая за Артуром Тиграновичем, сказала Елизавете Алексеевне, что поступок ее безмерно дрянен и непристоен. И что, наверное, ее теперь уволят.

Елизавета Алексеевна весьма огорчилась. И потому целый день у нее все валилось из рук и падало. А когда вышла на улицу, повторно поскользнулась. И точно бы упала, но ее подхватил Артур Тигранович и не дал упасть.

Она испугалась и побледнела, но Артур Тигранович оказался исключительно почтителен и имел обходительность предложить подвезти ее на автомобиле.

А по-настоящему Елизавета Алексеевна Беляшкина упала, когда запуталась в своих чулках в гостях у Артура Тиграновича. И даже повредила себе ногу и тут же стала хромать. Артур Тигранович посмотрел на ее хромоту и сказал, что в таком виде ей лучше уехать. На трамвае. Увечным женщинам в его доме не место. А сам от всей этой негармоничности тут же уснул.

Елизавета Алексеевна вернулась домой в своих обляпанных чулках и с сумочкой. Муж ее, Андрей Михайлович Беляшкин, сидел с очень зеленым лицом. Потому что за час до этого почувствовал себя совершенно неблагополучно, когда с потолка упала тяжеленная штукатурка и поцарапала ему голову. Он натер голову зеленкой. И сам весь измазался.

Бездуховность окружающего мира утомила Прохора Блудодеева, и он понес свет истины заблудшим братьям и сестрам по разуму – не предвидя новых пришествий, сам взялся спасать мир от тьмы.

Слава богу, мир изобиловал грешниками, так что трудностей в поиске спасаемых Прохор не испытал. Он зажег свечку, вышел с ней к людям и тут же, в парадной, наступил на постороннее падшее тело. Падшим телом оказался известный алкоголик Остап Пенный.

Блудодеев осмотрел его с высоты трезвости и поводил свечкой перед багровым носом в целях просвещения. Остап на свет не откликался, и Прохор прочел ему, все в тех же целях, лекцию о пагубном воздействии пьянства на человеческий мозг, душу и другие части физиологического естества. Когда свечка догорела, Блудодеев умолк.

Остап, не покидая принявшую его твердь, высказался вслух наперекор услышанному, в том смысле, что скверно обхамил матом Прохора Блудодеева и даже плюнул на него снизу вверх, но преувеличенно оценил свои способности, вероятно, вследствие уже состоявшегося наступления деградации мозга. Испытав неуютность и объяснив ее присутствием Блудодеева, Остап вдруг поднялся, резво дал в ухо Прохору и, не устояв перед искушением упасть вновь, загремел вниз по лестнице, выполз из дверей и чудно завалился обсыхать в палисаднике, прогреваемый умилившимся от такой картины полуденным солнцем.

Рассмотрев в случившемся пробудившуюся тягу к свету, Прохор Блудодеев благостно хмыкнул, осторожно потрогал ухо и, рассовав по карманам сразу дюжину свечей, уверенно понес очищающий огонь к истомившимся по спасению людям, заранее предвкушая обильную жатву.

Сразу за палисадником две грешные натуры – Хмуряков и Жмуряков – валтузили один другого по чужой морде, отчего морды имели вид неопрятный и неухоженный. Прохор испугался, что пламя их бессмертных душ вот-вот погаснет, залитое губительным гневом, и поспешно приступил к спасению. Иоанн Златоуст остался бы вовеки нем, когда б услышал проповедь Блудодеева, но две битые морды оборвали его на полуслове и, повторив по существу сказанное ранее Остапом Пенным, с двух сторон резво дали Прохору в ухо, Хмуряков – в левое, уже битое, а Жмуряков – в другое, но сильнее. И, обнявшись и придерживая друг друга, ушли прочь, сквернословя по пути. Но Прохору мешал разобрать их слова небесный колокольный перезвон, который он принял за знак состоявшегося спасения.