Со стыдом вспоминаю, как я раньше завидовала Джейн. Все говорили мне: твоя сестра – настоящее чудо, образец. Она так умна, так элегантна! Я завидовала ей до дрожи, до головокружения. А теперь я скучала по ней безмерно, хотя запрещала себе думать о ней из страха, что меня затопит горе. Я должна была думать о другом. В конце концов, мне четырнадцать лет; в моем возрасте девушкам положено думать о любви, о чем же еще?
– Гарри Герберт, Гарри Герберт, Гарри Герберт… – И потом, все говорят, что красивее всех в нашей семье я, а если учесть, что случилось с моей бедной сестрой, я предпочитаю считаться красавицей, а не совершенством.
Я раскинула руки в стороны и закружилась, притворяясь, будто не слышу Джейн Дормер, которая, пыхтя, подобрала подол платья и стала спускаться ко мне с крыльца. Кружась, я смотрела в небо. Солнце как золотая монетка за пуховым одеялом – облаком.
– Гарри Герберт, Гарри Герберт, Гарри Герберт… – Я старалась представить лицо моего мужа, но я так давно его не видела, целых семь месяцев, и его образ превратился лишь в смутное воспоминание. Правда, я помнила его запах: от него пахло миндалем. В первый раз я увидела его в день нашей свадьбы. Сама мысль о замужестве приводила меня в ярость, я вовсе не хотела замуж; тогда я была влюблена без взаимности в одного из наших кузенов. Сейчас я уже почти не помнила, как он выглядит, тот кузен, а ведь когда-то мне казалось, что от тоски по нему я зачахну!
Сестрица Джейн всегда говорила, что я слишком сентиментальна и что, если я не буду осторожна, сентиментальность меня погубит. Но я ничего не могла с собой поделать. Кто способен удержаться от сильных чувств, от головокружения, от слабости в любви? Вот что я почувствовала, когда впервые увидела Гарри Герберта в зеленом шелковом камзоле под цвет таких же зеленых глаз, которые неотрывно смотрели на меня! После того как я увидела радостную, одобрительную улыбку Гарри Герберта, бедный кузен был предан забвению.
Джейн Дормер подошла ко мне. Я перестала кружиться; мне пришлось ухватиться за нее, чтобы не упасть. Увидев ее испуганное лицо – она как будто хотела сказать: «Ради всего святого!» – я невольно прыснула.
– Не знаю, Кэтрин, чему вы так радуетесь! – Она отвела от меня взгляд и прижала руку ко рту, словно для того, чтобы не дать воли словам.
– Я радуюсь, потому что королева выходит замуж! – Мне казалось, такое должна была бы одобрить даже Джейн.
На самом деле Джейн Дормер была не так уж плоха, просто она совсем не похожа на меня.
– Мистрис Пойнтц просила меня привести вас, и нам надо поспешить, ведь вы даже не переоделись в нарядное платье. – Она взяла меня под руку и повела во внутренний двор.
– На свадьбе будет Гарри Герберт.
– Неужели вы до сих пор грезите о нем?! Ведь он больше не ваш муж… да и не был вашим мужем на самом деле!
Судя по тому, как она внезапно покраснела, я понимаю: она хотела сказать, что мы не вступили в брачные отношения. По правде говоря, в последнем я не уверена. Такова официальная версия; хотя я около месяца прожила в доме его родителей, мы с ним считались еще детьми, и по этой причине нас поселили раздельно. Когда пришла беда и Джейн бросили в Тауэр, Герберты попытались как можно дальше отойти от Греев. Тринадцати лет меня вернули в родительский дом невинной девицей. Но это не совсем так, потому что иногда мы с Гарри сбегали от наших компаньонов и урывали короткое время наедине. Сейчас, когда я вспоминаю его пытливые руки и язык, который проникал ко мне в рот, в животе у меня все сжимается. Сама не знаю, вступили мы с ним в брачные отношения или нет, но он дотрагивался пальцами до влажного средоточия моей женственности.
По ночам в девичьих покоях мы часто говорили о таких вещах, хотя ни одна из нас не знала наверняка, что происходит в супружеской спальне. Кузина Маргарет уверяла, что мужчина должен снимать штаны. Я точно помнила, что Гарри был в штанах – правда, в темноте, когда обнимаешься и целуешься, трудно сказать наверняка. Магдален Дакр заявила, что можно забеременеть от поцелуя, если язык проникает достаточно глубоко, а Фрэнсис Невилл уверяла, что дети появляются после того, как юноша трогал тебя внизу. Все мы наблюдали за тем, как на дворе спариваются собаки; но многим девушкам была невыносима мысль о том, что Господь повелел нам вести себя как животные, чтобы зачать детей. Хотя я ни за что им не признаюсь, при мысли об этом меня всегда охватывала странное возбуждение.
– Ах, посмотрите на мои туфельки! – Я заметила запачканные мыски туфель, которые были видны из-под юбок, когда мы поднимались по ступеням. Это мои любимые бальные туфельки. Шелковые красные цветы окрасили белый шелк, и все было запачкано глиной. Я пожалела о том, что так беспечно поступила с дорогой для меня вещью.
– Вы погубили их, – заключила Джейн Дормер, и неожиданно глаза мои наполнились слезами.
Раздался цокот копыт; нас догнали два всадника, одетые по испанской моде. Сейчас повсюду было полно испанцев. У двух незнакомцев были оливковая кожа и черные глаза; они бросали на нас оценивающие взгляды. Должно быть, мы им понравились, если можно судить по улыбке, которая ненадолго появлялась на губах того из них, что симпатичнее. Они поклонились, сняв шляпы. Джейн стояла, не поднимая головы, а я протянула руку, которую, увы, пожал прыщавый испанец – с таким видом, будто готов проглотить ее целиком.
Почему у мужчин всегда бывает так: если они ходят по двое и один из них симпатичный, его друг почти всегда оказывается настоящим уродом? Второй, прыщавый испанец, был похож на шелудивого пса, и, хотя я люблю собак (некоторые говорят – слишком люблю, ведь у меня их целых пять), он мне не понравился, как и его жадный взгляд. Его спутник был уже не так молод, на вид ему можно было дать лет тридцать пять, но в своем нарядном костюме он выглядел величественно. Кроме того, он был очень хорошо сложен. Жаль, но на меня он смотрел лишь вскользь и пожирал взглядом Джейн. Она по-прежнему скромно потупилась, а он оглядывал ее с ног до головы, и его глаза были похожи на прыгающих золотых рыбок.
– Красивая материя, – заметила я, легонько проводя пальцем по его пунцовому рукаву, в попытке обратить внимание мужчины на себя.
– Gracias
[4], – небрежно ответил он, мельком взглянув на меня.
Похоже, Джейн Дормер его совершенно очаровала; теперь она позволила себе посмотреть на него своими глубоко посаженными карими глазами, яркость которых подчеркивала ее белоснежную кожу. Испанец был не в силах оторваться от нее; мне пришлось признать, что я проиграла состязание. Впрочем, я с радостью уступила его Джейн Дормер; по-моему, у нее нет ни одного недостатка.
– Вы позволите мне представиться?
На то, чтобы произнести эту фразу, у него ушло бесконечно много времени, и я с трудом удержалась от смеха, но Джейн подняла голову – она образец самообладания – и без тени насмешки ответила:
– С величайшей радостью.
– Гомес Суарес, граф де Фериа, – объявил он, еще раз кланяясь, на сей раз ниже.