– Неужели ты хотела, чтобы наследницей назначили тебя? – спросила я.
– Конечно нет, – ответила она, сдерживая слезы. – Из меня вышла бы никудышная королева… Через несколько дней и мне отрубили бы голову. – Она невесело усмехнулась.
Мы обе какое-то время молчали.
– Так что тебе ничто не угрожает, – сказала я наконец, беря ее руки в свои.
Было холодно; сестра выглядела беззащитной.
– Но Елизавета меня ненавидит. Я ухитрилась нажить в ее лице врага, хотя почти не знаю ее.
– Тогда не возвращайся ко двору, – посоветовала я.
– Мэри, неужели ты меня совсем не знаешь? Здесь я зачахну и умру! – Она нахмурилась и бочком вышла из комнаты.
Maman даже не заметила небольшого происшествия; она, Левина и Юнона обсуждали, какой пир устроят вечером.
– Сбитые сливки с вином, – предложила Левина.
– О да! – согласилась Юнона. – И засахаренные фрукты.
– И марципаны, много марципанов, – добавила Maman. Она вызвала дворецкого и приказала позвать повариху.
Тут раздался стук в дверь и вошел один из пажей. Лицо у него было красное, и он смотрел на свои руки. Я услышала, как звонит колокол, а за ним – еще один, дальше.
– В чем дело, Альфред? – спросила Maman. – Ты хочешь что-то сказать?
Звонили все новые колокола, должно быть, на деревенской колокольне.
– Да, миледи. – Ему, похоже, было трудно говорить; мы смотрели, как он ломает руки. Наконец, еще больше раскрасневшись, он произнес: – Вести из Лондона. Королева скончалась, упокой Господь ее душу.
Должно быть, прибыл еще один глашатай, сразу вслед за первым. Альфред крестился, а я гадала, истинный ли он католик или так же привык к этому жесту, как и все мы, и привычка стала его второй натурой.
– Mon Dieu! – воскликнула Maman. – Значит, все кончено.
Мы молчали. Эту новость мы ждали уже десять дней.
– Слава богу, – пробормотала Левина. – Больше никого не сожгут.
– А ведь мы с Марией вместе росли… – Maman умолкла, как будто вспоминала прошлое. Она тяжело опустилась в кресло и подперла подбородок ладонью.
Паж вертел в руках шапку.
– А, Альфред! – Maman внезапно вспомнила о нем. – Велите священнику звонить в колокола.
– Миледи, это не все, – пробормотал он, глядя в пол.
– Что еще?
– Кардинал Поул… тоже умер.
– Кардинал? В один день с королевой?
– Именно так мне велели вам передать, миледи.
– Как странно. – Maman покачала головой. – Наверное, теперь они вместе. Благодарю вас, Альфред; ступайте и распорядитесь, чтобы звонили в колокола.
Я гадала, в самом ли деле королева и кардинал окажутся вместе. Куда они попадут – в ад, на костер, за то, что преследовали сторонников новой веры? А может, они окажутся в чистилище, в которое они оба верят. Старалась представить себе мир, где истина заключается в том, во что ты больше веришь.
– Да, миледи. – Альфред, наверное, рад был поскорее уйти.
– Где Китти? – спохватилась Юнона, нарушая молчание.
– Она очень расстроилась. По-моему, вам лучше позаботиться о ней, – ответила я.
– Почему вы мне не сказали? – с неподдельной заботой воскликнула Юнона, подзывая к себе любимого пса Кэтрин и выходя из комнаты.
– А вы что будете делать, Вина? – спросила Maman. – Георг и Маркус теперь вернутся? Ведь вы останетесь в Англии?
– Фрэнсис, – ответила Левина, – Англия стала мне домом. Я здесь живу, а средства к существованию зарабатываю при дворе. Елизавета хорошо меня помнит с тех пор, как мы вместе жили в доме Катерины Парр.
– Возможно, все обернется к вашей выгоде, – заметила Marxian.
– Да, наверное, – согласилась Левина. – Сесил уже выпытывал у меня, намереваюсь ли я остаться при дворе.
– Рада слышать, – кивнула Maman. – Для меня было бы невыносимо вас лишиться, Вина. Наверное, Сесил станет ее государственным секретарем.
– Несомненно, – кивнула Левина.
– Мне он тоже доводится родственником, точнее, свойственником – правда, довольно дальним. Знаете, раньше он служил Сеймурам.
– Значит, и им теперь будет легче.
– Я рада, что меня не призовут ко двору, – призналась Maman. – Мои дни там окончены, finis. Теперь у меня есть Стоукс, который привез меня в лучшее место. – Они с Левиной обменялись улыбками. – И еще у меня есть Мэри… – Она посмотрела мне в глаза. – Мышка, ведь ты не хочешь возвращаться ко двору?
– Нет, мама, – ответила я, представляя, какой тихой, мирной жизнью мы заживем здесь, в Бомэноре, или даже в Брадгейте. – Вы думаете, после того как все изменится, нам вернут Брадгейт?
– Вряд ли.
Я поняла, что об этом Maman не хочет говорить. Я вспомнила Брадгейт, живо представила себе его коридоры, мысленно побродила по просторным залам. Там навеки осталась и Джейн; я помнила, как она читала у окна, гуляла в парке, преклоняла колена в часовне… Меня пробрал холодок. Мне стало грустно.
– Почему у тебя такой вид? В чем дело? – спросила Maman.
– Ни в чем, – ответила я с вымученной улыбкой. – Ничто не порадовало бы меня больше, чем остаться вместе с вами. Вы ведь знаете, что счастливее всего я вдали от двора.
– Надо будет и Кэтрин уговорить остаться, – сказала она. – Хотя, наверное, она захочет участвовать в похоронах. В конце концов, она – камер-фрейлина.
– Ей там не понравится, – заметила Левина и поинтересовалась: – Вам известно о Гертфорде?
– Брате Юноны? Вокруг Кэтрин все время увивается то один, то другой юноша.
– По-моему, у них все довольно серьезно.
– Да, наверное, – задумчиво ответила Maman. – Что ж, он – не самая плохая для нее партия. У него хорошая родословная. Вина, вы его знаете?
– Видела несколько раз. Он очень похож на свою сестру – иногда даже кажется, что они близнецы, хотя это не так.
– Юнона мне нравится. Если брат по характеру похож на сестру, все будет хорошо.
– Его считают тщеславным, – заметила Левина.
– Юноше полезна толика тщеславия, – возразила Maman, – особенно такому, как он, ведь его семью обвинили в измене. Тем не менее нам необходимо быть бдительными. В конце концов, Кэтрин – не какая-нибудь простушка. Мне бы не хотелось, чтобы она угодила в ловушку и вынуждена была выйти за человека, который просто хочет возвыситься за ее счет… – Она словно мыслила вслух. – Кровь Тюдоров, которая течет в нас, может быть скорее проклятием, чем благословением. Гертфорд и сам потомок вполне хорошего рода, в его жилах тоже есть немного королевской крови, и я уверена, что Елизавета вернет ему все титулы. Она всегда питала слабость к их семье.