1000 сногсшибательных фактов из истории вещей - читать онлайн книгу. Автор: Лев Шильников cтр.№ 50

Однако Христиан Гюйгенс не ограничился ревизией стационарного хронометра, но догадался придумать маятник и для карманных часов. Он соединил пружину Петера Генлейна с осью увесистого маховичка в виде колесика с поперечной перекладиной. Эту деталь механизма карманных часов принято называть балансиром. Балансир сидит на вертикальной оси и равномерно покачивается взад-вперед. Когда пружина скручивается в тугую спираль, она тут же начинает проявлять свои упругие свойства, ибо действие равно противодействию. Если бы не увесистое колесо, она бы просто раскрутилась – и делу конец, но тяжелый маховик сразу остановить невозможно. Он продолжает двигаться по инерции и закручивает пружину снова – на этот раз в противоположную сторону. Скукоженная пружина опять норовит выпрямиться в полный рост, и колесо нехотя и со скрипом уступает насилию. А чтобы трение не остановило колебательный процесс досрочно, между маховичком и ходовым колесом, передающим движение на стрелку, беспрестанно снует наш старый знакомец – анкер. М. Ильин: «При каждом колебании балансира соединенный с ним анкер задерживает ходовое колесико то одним, то другим зубцом. А ходовое колесико, в свою очередь, отталкивает анкер и заставляет его качаться, а вместе с ним и балансир». Другими словами, маховик-балансир в тесном союзе с упругой пружиной и анкерной передачей играет роль маятника в карманных часах.

А теперь скажите на милость, каким образом античные мудрецы умудрились не только измерить окружность земного шара, но и вычислить расстояние до Луны? Эратосфен Киренский, живший в III веке до новой эры, пришел к выводу, что окружность нашей планеты составляет 39 700 километров (современный результат – около 40 тысяч километров). Более того, он с умопомрачительной точностью определил расстояние до Луны. Его вердикт гласил – 384 000 километров. Вы будете смеяться, но современные измерения дают 356 610 км в перигее – точке минимального удаления – и 406 700 км в апогее – точке максимального удаления. А средняя величина составляет круглым счетом 384 400 километров. Выходит, наш грек ошибся всего лишь на 400 километров. Ну и как тут не согласиться с ревизионерами всех мастей, топчущих ортодоксальную хронологию? Ведь измерения такого уровня точности не могли быть выполнены раньше XVII столетия! Любой человек, знающий небесную механику кое-как, с пятого на десятое, немедленно возмутится и тут же скажет, что для сколько-нибудь точных астрономических наблюдений совершенно необходимы часы с секундной стрелкой. Мы уже не говорим об измерении углов между небесными телами, ибо подобных инструментов у древних греков просто-напросто не было. А как Гиппарх во II веке до новой эры сумел рассчитать продолжительность лунного месяца (29 суток 12 часов 44 минуты 2,5 секунды)? Для справки: современный результат – 29 суток 12 часов 44 минуты 3,5 секунды. Как он сумел ошибиться всего на одну секунду (и как считал половинки секунд), не имея механических часов? Клепсидры тут не помогут.

В наше время придумано великое множество немеханических часов, но все они так или иначе эксплуатируют некий периодический процесс. В электромагнитных часах тоже присутствует маятник, только в роли движка выступает не упругая пружина, а миниатюрная батарейка. Кварцевые часы, созданные в 30-х годах прошлого века, работают на принципиально иной основе и дают погрешность суточного хода не более одной тысячной секунды. Еще точнее атомные (или квантовые) часы, в основу действия которых положен переход атомов из одного энергетического состояния в другое: их погрешность выражается фантастической цифрой 10–13 секунд. Это, конечно, профессиональные игрушки (с помощью атомных часов были в свое время проверены некоторые положения специальной теории относительности), но если вы человек пунктуальный, а денег у вас куры не клюют, то вполне можно обзавестись и таким удивительным хронометром на зависть коллегам. Желающие могут приобрести радиоуправляемые часы с солнечным питанием: за 150 тысяч лет они допускают отклонение от астрономического времени всего лишь на одну секунду и вдобавок снабжены автоматическим переключателем сезонного и поясного времени. Созданы наручные часы с видеокамерой, часы-термометр, измеряющие температуру не только тела, но и воздуха и воды, а также часы – толковый словарь с приличным лексиконом на несколько тысяч слов. Одним словом (пардон за невольный каламбур), дерзайте – изобретательская мысль не дремлет…

Как известно, самыми неприспособленными к жизни древние греки полагали тех, кто не умеет читать и плавать. Впрочем, ценность писаного слова еще долго подвергалась сомнению: например, Сократ излагал свои философские взгляды только устно, а его лучший ученик Платон однажды обмолвился, что изобретение письменности способствовало ухудшению памяти. Замечание справедливое: если верить историкам, гомеровские поэмы не менее двухсот лет передавались изустно, пока не были записаны особой комиссией, созданной афинским тираном Писистратом (560–527 до н. э.). Рассказывают, что греки воспроизводили их по памяти слово в слово, а ведь «Илиада» с «Одиссеей» в переводе Н. И. Гнедича – это около 700 страниц мелким шрифтом. А длиннейшие полинезийские генеалогии, бытовавшие исключительно в устной традиции, ибо письменности народы Океании не знали? На Маркизских островах некоторые родословные насчитывают 160 поколений, и если принять, что продолжительность жизни одного поколения составляет примерно 25 лет, то исходная точка утонет во мгле веков – около 2000 года до новой эры. Правда, многие этнографы подвергают их решительному усекновению, поскольку начало генеалогического перечня предельно мифологизировано, но даже 50–60 поколений – это, согласитесь, не фунт изюму.

Впрочем, как бы писаное слово ни влияло на память, возникновение письменности было прорывом фундаментального значения, сопоставимым по своей важности с овладением членораздельной речью. Здесь не место говорить о проблеме происхождения языка, тем более что этот вопрос едва ли будет разрешен в обозримом будущем. Теорий происхождения языка существует великое множество, и большая их часть представляет на сегодняшний день сугубо исторический интерес. Отметим только, что, хотя в повседневной жизни термины «язык» и «речь» сплошь и рядом употребляются как синонимы, языковеды знака равенства между этими понятиями не ставят. Что-либо сообщить можно и не прибегая к речи, яркий тому пример – жестовый язык глухонемых. Языками в широком смысле слова являются и азбука Морзе, и флажковая сигнализация, и разнообразные способы имитации речи посредством свиста, и даже система правил дорожного движения. Такие языки иногда называют языками вспомогательного общения, и многие из них строятся на базе естественного человеческого языка. Как хорошо известно, сигнализация имеется и в мире животных, причем нередко весьма изощренная. Таковы, например, пение птиц, язык свиста дельфинов или сигнальный язык шимпанзе.

Если вслед за выдающимся швейцарским лингвистом Фердинандом де Соссюром определить язык как «систему дифференцированных знаков, соответствующих дифференцированным понятиям», то человек в ходе эволюционного развития, казалось бы, мог избрать любой способ коммуникации, но почему-то остановил свой выбор именно на членораздельной речи. Все прочие варианты – жест, свист, пантомима – оказываются или производными от речи, или настолько менее совершенными, что употребляются почти исключительно в особых ситуациях. Ларчик открывается просто: мы способны воспринимать и понимать членораздельную речь, внутри которой частота следования фонем (минимальных звуковых единиц) составляет 25–30 единиц в секунду. А вот скорость передачи текста с помощью флажкового семафора никогда не бывает больше, чем 60–70 знаков в минуту, т. е. передача информации осуществляется в 25 раз медленнее по сравнению с живой речью. Из одного только этого примера хорошо видно, насколько оптические каналы связи уступают акустическим.