Матильда Кшесинская. Воспоминания - читать онлайн книгу. Автор: Матильда Кшесинская cтр.№ 39

Французское посольство устраивало с Высочайшего соизволения в Мариинском театре 6 (19) февраля 1910 года благотворительный спектакль в пользу пострадавших от наводнения во Франции. Спектакль был сборный. Я танцевала третье действие балета «Раймонда». Французское правительство в знак благодарности хотело мне подарить пару севрских ваз, но я просила золотые Академические пальмы. По закону, раз я уже получила в прошлом году серебряные, ранее четырех лет нельзя получить золотые, но все же мне дали золотые пальмы. Бумага подписана 7 (20) марта 1910 года Министром Народного Просвещения Гастоном Думергом, который впоследствии стал Президентом Республики.

Вскоре после того как я переехала в свой новый дом, Лина Кавальери заехала ко мне с визитом. Она была поразительно красивой женщиной и вместе с тем очаровательной. Она непременно хотела посмотреть на Вову, которому в то время было около шести лет. Он очень увлекался мягкими куклами, которыми была наполнена вся его комната; тут главным образом были обезьяны, и он себя называл Царем обезьян. Я вспомнила случай в Генуе, когда я ожидала Вову, меня укусила обезьяна, и я тогда подумала, как бы это не отозвалось на нем. Если это и отозвалось, то, очевидно, в очень мягкой форме. Мы пошли с Линой Кавальери наверх к Вове, в его комнату. Хотя Вова и был еще маленьким, он был поражен ее красотою. Когда она его спросила, желает ли он, чтобы она подарила ему свою фотографию, то он попросил дать ему такую, где были бы хорошо видны ее чудные глаза. Она и прислала ему именно такую, где она снята, как будто глядя в окно прямо на вас, и ее глаза были ясно видны. Лина Кавальери произвела на Вову такое впечатление, что он ей объявил, что назначает ее шефом своего обезьяньего полка – высшее отличие, которое он мог ей дать в своем обезьяньем царстве.

Князь Паоло Трубецкой, очень известный и талантливый скульптор, сделавший памятник Императору Александру III на площади против Николаевского вокзала в Петербурге, выразил желание лепить с меня статуэтку. При моем живом характере сидеть спокойно на месте и неподвижно позировать художнику было для меня невыносимо. Уже с Константином Маковским, пожелавшим в 1910 году писать с меня портрет, я высидела лишь несколько сеансов и бросила. И теперь я с трудом согласилась, так как боялась, что снова не выдержу. Это было летом, на даче, и князь Паоло Трубецкой начал меня лепить в моей оранжерее, где было много свету, а главное, не опасно было, что он глиной запачкает комнату, так как князь в азарте работы разбрасывал кругом липкую глину. Князь был убежденным вегетарианцем и, несмотря на несколько случаев холеры в городе, продолжал поглощать огромное количество сырых фруктов. Во время сеансов его вдруг схватывало, и он быстро исчезал, уверяя, что это у него начинается холера. Это было забавно, но несносно, так как сеансы обрывались на продолжительное время… Вначале статуэтка, вполовину натуральной величины, была очень похожа. Много сходства было и в лице, и в позе. С моим переездом в город работа продолжалась у меня в доме, в зимнем саду, но когда начался сезон и я целыми днями была занята репетициями, то я позировать больше не могла, и статуэтка была поставлена в каретный сарай, где я ее показывала иногда своим гостям.

Весною следующего года (1910), на Пасху, стояла чудная погода. У меня были гости, и среди них князь Паоло Трубецкой и мой брат Филипп Леде от первого брака моей матери; в нем кипела французская и польская кровь. Я его очень любила, он был страшно живой, восторженный и увлекающийся. Он стал просить князя Трубецкого разрешения взглянуть на статуэтку. Князь был очень рад показать свою работу, и мы все вместе двинулись полюбоваться ею.

Филипп со свойственной ему экспансивностью начал восхвалять работу князя на все лады, восторгался сходством, движением корпуса и т. д. Все это было очень хорошо, князь самодовольно улыбался, но вдруг мой брат, вероятно желая доставить князю еще большее удовольствие, сказал: «Вот это я понимаю, это настоящая скульптура, тут виден большой талант, не то что эта ужасная статуя Императора Александра III, работа какого-то бездарного скульптора» – и продолжал в этом роде. Тут я увидела, к своему ужасу, что мой брат и не подозревает, что памятник работы того же князя Паоло Трубецкого. Я вылетела из сарая как стрела, чтобы скрыться подальше. Мне стало смешно за невольный промах моего брата, но и крайне неловко перед князем.

Когда статуэтка была закончена, она потеряла всякое сходство со мною. У князя Трубецкого часто случалось, что первоначальная работа была превосходна, а при отделке сходство пропадало. Балетоманы хотели преподнести мне эту статуэтку ко дню моего двадцатипятилетнего юбилея в 1911 году, но я отклонила это предложение. Много лет спустя, после войны, уже в эмиграции, я видела эту статуэтку у князя Паоло Трубецкого в его ателье в Париже, где также была, но более удачная, маленькая статуэтка Андрея, которого он лепил еще в России в 1910 году.

Я вспоминаю с особой любовью моего брата Филиппа. Он меня очень любил и как сестру, и как артистку и бывал на всех моих спектаклях. Когда во время представления мне аплодировали и кричали «браво», Филипп больше всех кричал и хлопал. Когда я ему говорила, что это неудобно, что я его сестра, он мне отвечал, что раз я хорошо танцую и ему нравлюсь, то он не может выражать свой восторг иначе. Но потом я бросила с ним спорить, все равно его нельзя было переубедить.

В этом году, весною, у меня начала бывать Нина Нестеровская, которую я очень полюбила за ее жизнерадостность, остроумие и веселость. Я была с ней ласкова и очень баловала. Она вышла из скромной семьи, красивой жизни не знала, но, будучи по натуре очень наблюдательной, присматривалась, как я живу, как принимаю, все запоминала и всему научилась у меня в доме.

Для задуманного им предстоящего сезона в Париже Дягилев, как и в прошлом году, начал хлопоты о получении от казны соответствующей субсидии. Он обратился сначала к графу В. Н. Коковцову, бывшему в то время Министром Финансов. После приема у него он отправился к П. А. Столыпину, Председателю Совета Министров, и дал ему понять, что граф Коковцов ничего не имеет против выдачи этой субсидии, вводя того и другого в заблуждение, так как оба министра были против участия правительства в дягилевском предприятии. Вскоре это выяснилось, и в субсидии ему было отказано. Тогда он постарался повлиять на Государя через жену Великого Князя Павла Александровича, которая послала лично Государю телеграмму, что очень рассердило его, и он ответил резким отказом. Много дам, рассказывал П. А. Столыпин, звонили ему по телефону, прося за Дягилева, но все эти ходатайства были им отклонены.

На мое счастье, я никакого отношения ко всему этому делу не имела. После нашей прошлогодней ссоры он, конечно, ко мне за помощью не обращался.

Арнольд Хаскелл в своей книге «Дягилев», описывая этот случай, дает свое заключение по этому поводу. «Дягилев, – пишет Хаскелл, – имел достаточно врагов, и его способы добывать себе средства в прошлые годы вызвали немало неудовольствия в придворных кругах. Этого было достаточно, чтобы повлиять на Государя, вне зависимости от личных мотивов заинтересованных лиц».

Лето этого года Андрей проводил в Луге с офицерской артиллерийской школой, где он жил в прелестной даче в лесу. Он нас пригласил целой компанией провести у него три дня. С нами поехали: моя сестра с мужем, бароном Зедделером, Готш, полковник Эшапар, Клавдия Куличевская, Троян и Леля Боркенгаген. Мы все приехали прямо к ужину, поиграли немного в покер и разошлись спать. На следующее утро, после кофе, немного погуляли, но из-за жары все вернулись домой и засели играть снова в покер. К завтраку нам подали кулебяку и сладкое, а к обеду холодную ботвинью, потом мы играли в саду в покер, а в 12 часов ночи нам подали ужин. Вернулись мы все в понедельник, 31 мая, с дневным поездом. Мы чудно провели время. Местность, где была расположена дача Андрея, замечательно красива: в сосновом бору, на берегу маленькой речки.