Страна коров - читать онлайн книгу. Автор: Эдриан Джоунз Пирсон cтр.№ 62

При слове «новаторский» мы все посмотрели на Расти. Но тот лишь пожал плечами и отхлебнул пива. Доктор Фелч продолжал:

– …Несмотря на честолюбивые новации, Длинная Река был скромен и хорошо срабатывался с сотрудниками – и пяти лет не прошло, как его зачислили в штат. Казалось, перед ним все пути открыты. Он был популярен у своих студентов. Его уважали коллеги. Он был идеальным примером того, как выходец из Коровьего Мыка может вернуться в Коровий Мык и преуспеть. Преуспел бы он где угодно, однако предпочел вернуться и снискать успех здесь. В общем и целом профессор Длинная Река был едва ль не лучшим работником, какого мы только могли вообразить…

– Звучит зловеще, – сказал я.

– …Верно. И вот где-то в то же время он повстречался с одной старухой из своего селения – того старого места у реки, что уже много лет как было под водой. Старуха жила в местном доме призрения и скоро должна была умереть. Он услышал от одного знакомого, что родственники старухи уехали после переселения, а она покидать Коровий Мык вместе с ними отказалась. С неохотой они бросили ее здесь вместе с другой родней, которая вся поумирала, один за другим, старуха осталась в одиночестве, и вот теперь, когда она умирала сама, он навестил ее в больнице, пока родня ее добиралась туда через всю страну. Сделал он это потому, что для его народа большое бесчестье – позволять другому человеку страдать в одиночестве. Старуха к тому времени была уже нехороша, и когда он оказался у нее в больнице, она бредила, потея, трясясь и произнося таинственные слова. Длинная Река слова эти узнал – этот язык он слышал в селении в детстве, и хотя самих слов понять не мог, они его глубоко тронули. Сколько таких же, как она, еще бродит где-то по белу свету? Забыты в домах престарелых? Гниют на задних верандах? Разбросано по стране, как капли по водосливу? Эта женщина уже не понимала, что Длинная Река с нею в палате – той же ночью она и скончалась, – и ему это переживание перевернуло всю душу. Не столько сама смерть той старухи, которую он никогда не знал, сколько то, что в кончине ее он ощущал окончательное рассеяние своего народа и их языка. В той больничной палате он поклялся совершить нечто замечательное: найти стариков своего селения и собрать их мудрость в единый том народных поучений. И вот следующие несколько лет он всего себя посвятил этой задаче, и она стала целью его жизни…

Доктор Фелч умолк, чтобы затянуться сигаретой. Расти воспользовался паузой в рассказе и подхватил повествование там, где доктор Фелч прервался:

– Как Билл и сказал, Длинная Река действительно взялся за дело всерьез. В то время он всегда приходил в музей, где я служил добровольно, и читал старые газеты, разыскивая фамилии семей, что некогда жили в старом селении, где теперь плотина. Он был дьявольски упорен и по архивным записям, по беседам с местными старожилами нашел восемь стариков из селения, которые так и не уехали из округи. То были старейшины, говорившие на местном языке в детстве, – и, как знать, могли говорить на нем до сих пор, последние, кто еще способен был передать этот язык потомкам. Каждый из этих старейшин уже был очень стар, и когда он стал ездить к ним, выяснилось, насколько громадную задачу он перед собой на самом деле поставил. Из восьми стариков, кого он выследил, одна старуха отказалась с ним разговаривать вообще: упрямая и до сих пор обиженная, она предпочла унести язык с собой в могилу, а не передавать ему. Другой, покладистее, умер за пару недель до того, как Длинная Река смог с ним встретиться. Осталось шестеро, а из этих шестерых одна уже страдала от необратимой потери памяти и не помнила имен собственных детей – что уж там говорить о словах языка, на котором она не разговаривала с детства. Это значило, что из первых стариков осталось лишь пятеро, и эти пять – четыре женщины и один мужчина – были единственными оставшимися в живых носителями языка, а это табачно-тонкая грань между жизнью языка и его кончиной. Времени тратить было нельзя. И потому Длинная Река удвоил усилия. Он тут же подал заявление на срочный творческий отпуск, получил его и отправился в полевую экспедицию проводить исследования с пятью старейшинами, что еще несли в себе увядающие семена языка его народа…

Расти умолк и отпил пива. Доктор Фелч продолжал:

– …К тому, что Расти только что рассказал, мне следует добавить, что в кампусе несколько испугались, когда Длинная Река получил разрешение на срочный творческий отпуск. Для штатных преподавателей характерно одно: они обитают в изменчивом мире относительной ценности. А от этого могут стать мелочными и близорукими. Срочный творческий отпуск Длинной Реки не входил в стандартную практику, и кое-какие перышки определенно встопорщились. Почему я разрешил ему уехать на год раньше, хотя остальные всегда ждут своей очереди полный срок? Справедливо ли это? Объективно ли? Не служит ли такое доказательством, что этим я проявляю кумовство? Ну, возможно! Но черт бы его драл, для меня безотлагательность этого проекта доказать он сумел. Нет никакой гарантии, что по истечении года эти люди еще будут живы. А этот год можно использовать для того, чтобы как можно больше всего задокументировать, пока не поздно. Поэтому я принял трудное решение, творческий отпуск был предоставлен, и Длинная Река отправился к своим пятерым старикам…

Доктор Фелч замял окурок и продолжал:

– Сказать, что этот год изменил его жизнь, – ничего не сказать. Все свои часы бодрствования Длинная Река проводил со стариками, ездил с одного края котловины долины Дьява на другой и постепенно узнал от этих стариков безмолвные слова языка, на котором разговаривал его народ. Изо дня в день он тщательнейшим образом записывал их речевые модели, их древнее просторечье, старые слова, которыми они называли здешние ветра и дожди, – названия этих мест, которых больше не было, ветров, которые больше не дули, дождей, что больше не шли, – те слова, что возникли из земли этого места, слова, которых не могло быть ни в одном другом языке; тщательно записывал он игру слов, тонкости юмора, двусмысленности и аллюзии, рекурсивные определения. Со временем он сумел каталогизировать весь язык до той степени, что его стало можно передавать в письменном виде – пусть и только в нем. И хотя в некотором смысле это было победой, радость такого переживания была горька: за этот год еще двое стариков – с кем он проводил столько времени – скончалось, унеся с собой великое множество и слов, и фраз, и уникальных взглядов на мир. Время уходило слишком быстро. Теперь стариков оставалось лишь трое. Они болели. Скоро их не станет. И вот тогда ему явилось откровение…

Доктор Фелч умолк. Вместо него заговорил Расти:

– И откровением этим было…

– Погоди, Расти! – сказал доктор Фелч. – Дай мне дорассказать эту часть!..

– Извини, Билл…

Доктор Фелч продолжал:

– Откровением, – объяснил он, – было то, что язык не может и дальше оставаться языком, если на нем не говорит молодежь. Все его усилия последний год прилагались лишь к тому, чтобы задокументировать существование старого языка. Записать его, чтобы его можно было видеть и изучать, чтобы его уважали будущие поколения. Цель эта теперь была достигнута, язык обрел некоторую весомость, его можно было поместить в музей, чтобы там им любовались – вместе с другими первобытными изделиями человеческой эволюции: костяными орудиями, наконечниками стрел и черепками глиняной посуды – ступенями эволюционной иерархии, что были необходимы лишь для того, чтобы привести нас к вершине современных орудий труда, совершенного оружия, небьющихся тарелок и стандартного американского английского. Но без носителей его – без детских голосов – язык все равно утрачен. Недостаточно было просто задокументировать существование языка для потомства: его следовало поддерживать. И потому Длинной Реке пришло в голову, что его миссия – не просто сохранить язык в письменной форме, но создать население говорящих на этом языке. Но для этого языку следовало учить. Только через преподавание язык можно возродить и сохранить, а тем самым – поддержать его жизнь. Языку следовало учить молодежь!..