– И он уехал? – подала голос Зося. – Неужели он уехал?
– Вы его отпустили? – вскинулась Марго.
– Дамы, дайте человеку дорассказать! – Валера поднял руку. Было заметно, что именно этот эпизод в рассказе Анны заинтересовал его больше всего.
– Как же иногда все в жизни сложно! – вздохнула одна из вятских жен.
Анна продолжила:
– Вообще, наша жизнь изменилась. Нет, мы продолжали встречаться, вместе занимались, гуляли. Но все уже было не так. Совсем не так. Мой друг теперь молчал. И я понимала, что в это время он думал о том, что его ждет. Он представляет, он предвкушает, мечтает. Все, о чем бы мы ни заговаривали, сводилось к одному – к его поездке. «Ты хоть будешь скучать?» – не выдержала я однажды. Он с растерянностью и недоумением посмотрел на меня. Было ясно, что все происходящее с ним превратило наши отношения в фон. Меня же еще интересовал вопрос, а не страшится ли он этого расставания?! Ведь и я могу перемениться! Мой молодой человек искренне признался, что даже об этом не думал! Надо сказать, что, конечно, как всякому двадцатилетнему парню, ему хотелось посмотреть другую страну. Но не надо забывать, что он был талантливым математиком. Он был амбициозным математиком. Он был очень молод, но уже достиг больших высот в этой науке. И он не мог не думать о том, что даст ему, как ученому, эта поездка. Я понимала, что не за впечатлениями он туда едет. Он ехал за новыми знаниями и за новыми успехами. Мне бы радоваться. Но я злилась. Он понял это, пытался успокоить меня, но я видела по блеску в его глазах, по его рассеянности, по его улыбке, что успокаивает он меня по одной причине, чтобы уехать с чистой совестью и легким сердцем. «Ты уже собрал все справки?» – спросила я его как-то. «Да, почти. Осталось совсем немного. И потом характеристики. Сначала в университете, в комитете комсомола и в парткоме», – почти извиняющимся тоном ответил он. На следующий день я сидела в аудитории и переписывала конспект. Ко мне подсела однокурсница, с которой мы особенно не дружили, но иногда встречались в бассейне, и спросила, не буду ли я скучать тут одна. В ее словах чувствовалась и зависть, и любопытство, и даже легкое злорадство. Вот тут меня как демон собственничества под локоть толкнул!
Я вдруг сказала: «А может, он никуда еще и не поедет. Мало ли, проверку не пройдет. Ты же знаешь, строго все это очень. Поездка в Америку. И он все-таки не просто студент, а гордость университета, светлая голова, будущее физико-математической науки. Его уже приглашали в академические институты. И были какие-то сложности… Ну, одним словом, могут еще и отказать. Вроде как основания есть… Я сама не знаю. Случайно услышала. Ой, не приставай, видишь, я не успеваю лекцию переписать!» Однокурсница отошла. А я сидела и готова была вырвать себе язык. Зачем я наплела все это сейчас? Я знала зачем. И я знала кому – однокурсница слыла большой болтушкой. Я все знала, что делала, только не подозревала, что способна на такое. Через три недели, когда мы возвращались из университета, мой друг сказал: «У меня такое чувство, что я никуда не еду». Я опешила. В этот момент мне очень хотелось, чтобы его поездке ничего не мешало, но поскольку сама же запустила эту машину… В общем, он грустно сообщил: «Мои документы до сих пор лежат неподписанными. А время идет. Учебные визы – они строго по датам. Я уже узнавал». Я взяла его под руку и проговорила ворчливым тоном: «Не беспокойся, подпишут! Вот поедешь и забудешь меня». Он даже не улыбнулся, он промолчал всю дорогу, а у моего дома не задержался ни на минуту… Он никуда не уехал. И никто ему не сказал почему, никто не объяснил, в чем дело. Время шло, бумаги лежали в инстанциях. В деканате и на кафедре делали вид, что ничего не происходит. Он пытался поговорить с руководителем курса, но услышал в ответ: «Очень жаль, но я не в курсе. Наверное, что-то не сложилось. Дело не в вас, не в вашей теме, дело в каких-то общих обстоятельствах…» Он пришел ко мне домой вечером. И я почувствовала запах водки. Он много говорил, что на Америку ему начхать! Что ему поучиться там хотелось. Показать, что умеет! Показать им, что мы тут умеем! Говорил он сбивчиво, перескакивая с предмета на предмет. То начинал сердиться и ругать преподавателей, то грозил кому-то. Он был пьян, зол и обижен. Таким я его видела впервые. Слушать было тяжело. Я напоила его чаем, помогла раздеться и уложила на диване в гостиной. Родители приехали совсем за полночь и удивились, видя такого гостя. «Ему отказали в поездке, но ничего не объяснили, – сказала я, – он переживает».
Мама понимающе кивнула, достала аспирин, налила в стакан воды, поставила на стол. Вышла, оставив меня караулить пьяного любимого.
И жизнь опять потекла дальше. Очень скоро приобрела все тот же вид – мы вместе, везде и всегда. Он учится и работает, на кафедре его любят и уважают. Никто не вспоминает историю с несостоявшейся поездкой. Никто – ни на кафедре, ни сокурсники, ни друзья. Кроме меня. Я эту историю забыть не могла. И меня мучил один-единственный вопрос. Да мучает и сейчас. Этот отказ – случайность, совпадение? Дурацкая системная ошибка, или дело во мне? Или я виновата тем намеком, который превратился в сплетню, потом в опасение, потом в предубеждение, потом в отказ? Не я ли все рассчитала и добилась того, чтобы он остался рядом?
– А он сам? Как он потом себя вел? По отношению к вам? – спросила Агнесса.
– Почти так же, – ответила Анна. – Даже лучше. Он стал более ласковым, заботливым, старался еще больше времени проводить со мной. «Послушай, образумь его, – говорила мне моя мама, – он же совсем не занимается. По-моему, он ни о чем больше не думает – только о тебе!» Но я уверяла, что он взрослый человек и сам решит, что ему делать.
Но на самом деле я постоянно спрашивала своего друга о его состоянии, о том, почему он почти на занимается математикой. Но он лишь отмахивался и тут же начинал рассуждать о прелестях семейной жизни, о том, что важнее отношения, что друзья – вот на что имеет смысл делать ставку. Обо всем этом он говорил так, словно пытался себе, а заодно и мне доказать, что ничего не произошло и что привычный жизненный уклад – это главное, что имеет смысл беречь. Что я была права – ведь неизвестно, к чему он бы вернулся. А вдруг после Америки к нему изменилось бы в худшую сторону отношение? Рисковать карьерой? Я поддакивала. Все меньше в сутках оставалось времени, которое мы проводили порознь.
«Иногда мне жаль, что так все по-дурацки получилось, – говорил он за ужином, и я сразу понимала, о чем идет речь. – Но с другой стороны, не сидели бы мы сейчас с тобой за этим столом!»
«Отчего же? – удивлялась я, – ты бы уехал, ты бы вернулся, и все на своих местах». Я кривила душой, мне было неловко, но как поступить иначе в той ситуации.
«А черт его знает, как бы все тогда сложилось. А может быть, и не вернулся бы. Остался там. И работал бы!» – отвечал он. Я понимаю, что он пытается вызвать меня на разговор, в котором наконец можно будет выпустить пар, разозлиться, сорвать злобу и дурное настроение. Но я не поддавалась. Я отмалчивалась. Я понимала, что эта тема очень долго будет чем-то вроде собачьей какашки в густой зеленой траве. Знаешь, что есть опасность вляпаться, а потому весь во внимании. Но иногда все же мы позволяли себе поговорить об этом. Это случалось редко и, как правило, заканчивалось ссорой. «Давай забудем на время обо всем этом?» – сказал он как-то после ожесточенного спора на давно уже «отмершую» тему. «Забудь. Пожалуйста, забудь! – попросила я и добавила: – Не я первая начинаю эти разговоры…» Но развязка близилась. Это случилось в одно утро. Я открыла глаза и поняла, что нет моих сил опять повторить то, что делаю почти каждый день. Я поняла, что обычные, несложные и от того приятные дела превратились в пытку. «Я его разлюбила?» – этот вопрос я задала себе, как только ощутила, что груз повседневности стал невероятно тяжелым. И понимала, что нет, я люблю его. Но мне надо уехать. Мне надо «взять отпуск». Любовь должна отдыхать. В том старом мамином совете было много смысла. Я думала, думала, наблюдая за часами на противоположной стене, и пришла к выводу, что уеду. Пусть не сразу. Но зато надолго. А потом… Потом мы опять встретимся. Время, как всегда, все сделает – сгладит, успокоит, вылечит. Он будет навещать меня. Я буду приезжать в этот город. И мы превратимся в совсем других людей и опять у нас все будет прекрасно… Я никому ничего не сказала. Я превратилась в шпиона, разведчика, лазутчика, но никто не узнал о том, что я замыслила. Никто. Ни родители, ни он!