Смотреть и видеть. Путеводитель по искусству восприятия - читать онлайн книгу. Автор: Александра Горовиц cтр.№ 24

Если стоянка на шоссе позволяет найти следы, что уж говорить о городе. Эйзмен составил список городских элементов, которые обеспечивают удачную охоту за следами насекомых. Первым пунктом значился тот факт, что город никогда не спит. Когда в городе Вабаш в Индиане появилось ночное электрическое освещение, свидетели этого события были ошеломлены: по словам местного репортера, после включения фонарей “люди были исполнены благоговения… Они падали на колени, испуская стоны, и многие онемели от изумления”. Для нас ночное освещение давно стало привычным, однако многие насекомые до сих под властью его чар. Постоянно освещенные улицы привлекают насекомых, чьи фасеточные глаза настроены на восприятие коротких волн ультрафиолетового света, который испускают лампы накаливания и многие флуоресцентные лампы. Сегодня в городских фонарях обычно применяются энергосберегающие лампы, например натриевые лампы высокого давления. Однако такие лампы, хотя они испускают меньше ультрафиолетового света, все равно привлекают насекомых. Насекомые используют эти световые волны для поиска и выбора партнеров для спаривания, а также для ориентации в пространстве, охоты и даже миграции. Поэтому они, должно быть, испытывают радостное возбуждение, обнаруживая источники ультрафиолетового излучения возле каждого дома на каждой улице. Любители ультрафиолетового света – это, конечно, ночные бабочки, а также жуки, и сетчатокрылые, и существа, которых едят сетчатокрылые (тли), и различные летающие насекомые (ручейники, долгоножки, журчалки, двукрылые, скорпионовые мухи, равнокрылые стрекозы, разнокрылые стрекозы и даже бабочки), а также осы. Около трети этих насекомых гибнет при попытках прикоснуться к свету. Они летают вокруг лампы, пока не выдохнутся, или собираются возле нее в таком количестве, что хищник (другое насекомое, птица, летучая мышь) может легко их схватить.

Есть и другие городские особенности, способствующие охоте на насекомых. Если рядом с городом протекают река или канал, туда слетается множество поденок и веснянок. Они откладывают яйца на фонарных столбах и, как мы видели, нередко сбрасывают там свою волокнистую шкурку, которая трепещет на ветру, как бумажные полоски объявления об уроках игры на кларнете. В стенах, особенно кирпичных, есть множество укромных уголков, в которых можно спрятать кокон или гнездо. На первой же попавшейся стене мы увидели пауков-скакунов и их “убежища”: нечто вроде паучьей дачи, где они прячутся, но не откладывают яйца. Мы нашли яйцевую оболочку обыкновенного домового паука. Мы увидели гнезда пчел и ос в крошечных отверстиях в стене. Если повезет, вы можете увидеть гнездо пчелы-листореза, сложенное из слоев кусочков листьев. В гнезде лежит шарик из пыльцы, нектар и яйцо. А если вам повезет не так сильно, вы можете найти парализованного сверчка, которого пчела запрятала в заткнутое травой или грязью отверстие.

Заброшенные места, которые в городе есть в изобилии, Эйзмен называет “многообещающими”. Пыльная безлюдная эстакада – отличное место для поиска следов насекомых. На старых мусорных баках можно найти коконы и паутину. “Однажды я видел кузнечика, который грыз краску на углу дома”, – прибавил Эйзмен. Мы вместе осмотрели мусорный бак. Эйзмен, как и следовало ожидать, делал это с гораздо более близкого расстояния, чем я. Сидя на стенке бака, он заметил на дереве неподалеку ритмично стучавшего пушистого дятла.

В трещинах на тротуаре живут муравьи. Один аспирант, недавно составивший список муравьев, обитающих на разделительных полосах проспектов Нью-Йорка, нашел там садовых бледноногих муравьев, муравьев-воров, дерновых муравьев (воинственный вид, обитающий в почве), а также китайского муравья-иглу – больно жалящего муравья-иммигранта. Он также выяснил, что разнообразие муравьев в Верхнем Вест-Сайде больше, чем в Верхнем Ист-Сайде – что, судя по всему, стало следствием такой важной характеристики окружающей среды, как “количество мусорных баков”.

Даже на упавших веточках можно заметить следы жизнедеятельности насекомых. Наверняка в месте, где вы живете, на земле лежат ветки. “Аккуратно поврежденные веточки” (так называется глава в книге Эйзмена) могут нести следы пребывания жуков-усачей, жуков-древоточцев и ложнокороедов. И если галлы иногда ломают ветки случайно, многие жуки делают это намеренно: усач, отложив яйца на конце ветки, перемещается ближе к стволу и прогрызает аккуратную дорожку по окружности веточки. Когда поднимается ветер, веточка послушно отламывается, и растущие в ней личинки питаются стареющей или отмирающей тканью. У жуков других видов сами личинки, достигнув того возраста, когда они могут делать ходы, вгрызаются в ветку и расчищают себе путь на поверхность, оставляя характерные следы. Если посмотреть на кончик упавшей веточки, вы увидите спираль, сделанную узкотелой златкой, или мастерски вырезанный осой ход по ее периметру.

Однако открытием дня стал не пушистый дятел, бегавший вверх-вниз по черемухе на краю пустыря и оставлявший на стволе отметины, которые, в свою очередь, указывали на то, что под корой скрывался вкусный жук. И не прелестная куколка божьей коровки, которая тихо сидела в середине листа катальпы, подоткнув голову под туловище и на всякий случай поджав брюшко.

Мы нашли след слизняка на листе березы. “Где-то здесь есть слизняки”, – сказал Эйзмен. Я не знала, что слизняки умеют лазать по деревьям. Эйзмен рассказал, что некоторые слизняки едят пленку из водорослей на коре и оставляют на ней отметины зазубренным ртом. Эти следы хорошо заметны на светлом фоне, например на березовой коре, белой цистерне для пропана или на брошенной машине, заваленной листьями и ветками.

– Узор похож на перья – он имеет форму повторяющихся S-образных изгибов, – объяснил Эйзмен. Внезапно он воскликнул: “А, вот”.

Эйзмен выглядел удовлетворенным. “Всегда подозревал, что это работа слизняков, – сказал он, имея в виду следы, – но я никак не мог понять, как они это делают, потому что не знал, что у них есть зубы”. Чтобы подтвердить его предположение, нужно было просто посмотреть на слизняка за работой.

Конечно, у слизняков нет зубов, однако есть радула: нечто вроде языка с мелкими зубчиками, который бывает только у моллюсков. Радула позволяет слизнякам кормиться, соскабливая с поверхности и всасывая то, над чем они проползают.

След слизняка был изящным – особенно если учесть, что это след неуклюжего желеобразного существа. Мы с восхищением смотрели на дорожку, будто нарисованную на дереве кисточкой. Я порылась в сумке и сделала снимок, который наверняка стал единственной существующей фотографией следа слизняка, конечно, не считая фотографий Эйзмена и других энтузиастов.

Пока мы лениво брели по широкому, недавно отремонтированному тротуару, в трещинах которого пока вряд ли жил хоть один муравей, я задумалась о мозге Эйзмена. Что позволяло ему замечать все эти вещи там, где большинство из нас видит листья, ветки и стены? Как кружевницы бросаются ему в глаза, в то время как я тупо смотрю на дерево?

Разницу восприятия Эйзмена и моего можно объяснить в рамках концепции, которую в начале XX века популяризовал орнитолог Лююк Тинберген, брат нобелевского лауреата Николаса Тинбергена. Лююк Тинберген заметил, что певчие птицы охотятся не на всех насекомых в округе, а в каждый момент лишь на насекомых одного вида. Поскольку численность молодых жуков в течение сезона повышается, птицы питаются ими, игнорируя любых других доступных молодых насекомых. По мнению Тинбергена, птица, которая нашла вкусную пищу, начинает искать только ее. Он назвал это “образом искомого”: мысленным образом жука с характерными лишь для него размером, окраской и формой тела. Ведомая этим образом, птица изучает пространство.