В июне 1918 года в Царицын, на вокзал Юго-Восточной железной дороги из Москвы прибыл специальный поезд Главконефти, состоявший из 9 классных вагонов. Через некоторое время поезд был переведен на Кавказский вокзал, откуда должен был проследовать в Бак. Однако к этому времени железнодорожная связь с Баку была окончательно прервана, поэтому прибывшая комиссия Главконефти осталась в Царицыне[309].
В составе комиссии из Москвы прибыл и инженер Алексеев, облеченный правительственными полномочиями по вопросам развития нефтяной промышленности. При нем был персонал из молодых инженеров, среди которых находились и два сына Алексеева (один из них – в прошлом офицер). Инженер располагал девятью миллионами рублей, предназначенными для использования в нефтяной промышленности по прибытии на Кавказ…
В действительности Алексеев, по позднейшему рассказу Носовича, являлся представителем одной из московских контрреволюционных организаций; он привез с собой деньги для организации восстания. К заговору оказались причастны ряд бывших офицеров, служивших в штабах и тыловых частях Красной армии, а также бывший уездный комиссар Временного правительства правый эсер Котов.
В Царицыне Алексеев вошел в контакт с местной подпольной организацией, судя по всему, эсеровской, так как она «стояла на позициях Учредительного собрания» (выражение Носовича). Восстание, приуроченное к наступлению Краснова, должно было начаться в ночь на 18 августа. Предполагалось, что в мятеже примут участие около 3000 человек, возглавляемые служившими в Красной армии бывшими офицерами; в их распоряжении было 2 орудия и 6 пулеметов и 2 орудия. Однако из-за плохого знания обстановки Алексеев решил привлечь к мятежу части расположенного в городе 1-го Сербского революционного полка (по словам Носовича – «сербский батальон»). Однако сербы не пошли на восстание, а сообщили о нем в ЧК. 17 августа, накануне выступления, подпольная организация была раскрыта. В городе начались массовые аресты.
Доктор экономических наук В. И Лоскутов в статье «Сталин в Царицыне» утверждает, что «расправа с врагами была короткой. Часть их была расстреляна, другая – посажена в баржи и затоплена»[310]. Святослав Рыбас, автор биографии Сталина, опубликованной в серии «Жизнь замечательных людей», несколько корректирует это описание: по его утверждению, на баржу были направлены арестованные в июле по подозрению в заговоре сотрудники штаба Северо-Кавказского округа, комиссия из Москвы нескольких из них освободила, остальных тут же расстреляли, а баржу затопили.
Действительно, для содержания большого количества арестованных в Царицыне использовалась баржа – в ситуации опасности восстания такой метод нельзя не признать логичным. К примеру, в октябре баржи в Царицыне использовались вновь – на этот раз для содержания солдат из взбунтовавшейся Вольской дивизии. Получается, что царицынская баржа топилась, а потом поднималась несколько раз…
Сами истории о затопленных баржах, набитых «врагами народа», идут еще от времен Великой французской революции, их охотно пересказывают журналисты. Однако нигде в серьезных источниках упоминания о затоплении баржи в Царицыне нет – как нет подобных сведений и о затоплении других тюремных барж что красными, что белыми. В данном случае автором легенды, скорее всего, является Рой Медведев, изложивший ее в своей книге «К суду истории: истоки и последствия сталинизма», вышедшей на английском языке в Нью-Йорке в 1971 году. Правда, у Медведева баржа затонула «по неизвестным причинам».
Надо заметить, что использование барж в качестве передвижных (а вдобавок еще и мобильных) тюрем носило в Гражданскую войну достаточно массовый характер. Очевидно, первый прецедент использования тюремных барж имел место в июне 1918 года, во время эвакуации Уфы под натиском чехов, на железную баржу было погружено 102 арестанта – 68 пленных чехов и 34 заложника из местной «буржуазии». Баржа была отбуксирована к Сарапулу, где местная ЧК расстреляла 9 заложников, остальные были переведены в городскую тюрьму[311]. Во время Ярославского мятежа в июле 1918 года повстанцы полковника Перхурова аналогичным образом использовали баржу в качестве надежного места заключения для арестованных большевиков. Осенью 1918 года получила мрачную известность «баржа смерти» на Каме, в районе пристани Гольяны, организованная ни кем-нибудь, а популярными ныне воткинскими рабочими-повстанцами; на ней были расстреляны около 60 человек[312]. Одному из узников этой баржи удалось бежать и добраться до красных позиций, после чего командующий Волжско-Камской флотилией Раскольников выслал вверх по реке три миноносца, которые захватили баржу вместе с буксиром, отвели к своим и освободили заключенных[313]. Известно, что в марте 1919 года, при первом занятии Одессы «Вооруженными силами Юга России» аналогичная баржа использовалась в качестве тюрьмы деникинцами, о чем встречаются упоминания в мемуарной и публицистической литературе; например, на этой барже был расстрелян разведчик-чекист, переводчик при штабе французского экспедиционного корпуса Жорж де Лафар.
Не будем забывать, что Чрезвычайные комиссии являлись централизованными организациями, они вели отчетность по всем арестованным и расстрелянным, и если где-нибудь в уездной ЧК кого-то вполне могли расстрелять без составления отчета, то уж никак не в крупном промышленном центре, где все было на виду и не могло не вызвать реакцию властей.
Это и произошло в Царицыне. Командированный сюда член коллегии Нефтяного комитета К. А. Махровский с тревогой сообщил в Москву, что 19 августа местной ЧК здесь были расстреляны 5 человек, 20-го – 4 человека, 21-го – 1 человек. Очевидно, в ответ на эту информацию из Москвы пришло указание разобраться. Ленин, по его собственным словам, сказанным в 1919 году на VIII съезде партии, был очень обеспокоен случившимся: «Я думал, что это ошибка, думал, что расстреливают неправильно… я ведь телеграфировал: будьте осторожны».
22 августа исполком Царицынского совета избрал комиссию по проверке деятельности Царицынской ЧК. Заметим, что ранее в Царицынской ЧК уже имели место расстрелы сотрудников за превышение служебных полномочий[314]. Однако на это раз в ЧК заявили, что имеют неограниченные полномочия из Центра и на месте никому отчета о своей деятельности давать не будут[315]. Расстрелы имели место и в последующие дни – однако их масштабы не ясны; очевидно, что до 30 августа они были штучными.
По данным, выявленным И. С. Ратьковским, с января по июль 1918 года по всей территории России органами ЧК было расстреляно 278 человек, из них около половины составлял уголовный элемент, а еще четверть – советские служащие, красноармейцы и чекисты; на долю контрреволюционеров приходилось порядка четверти, то есть около 70 человек. В августе были расстреляны уже 403 человека, из них четверть уголовников и 10 % советских работников. Таким образом, число расстрелянных «за контрреволюцию» резко увеличилось, вырос и их процент в общем количестве жертв ЧК. Однако расстрелы по приговорам ЧК сразу нескольких человек все еще случались достаточно редко – отсюда и весьма быстрая реакция на случившееся в Царицыне ак Москвы, так и местных советских властей. Вряд ли в этих условиях можно было безнаказанно затопить баржу с заключенными.