Кто развязал Первую мировую. Тайна сараевского убийства - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Гончаров cтр.№ 73

Помимо всего, олигархи из Вены и Будапешта не собирались освобождать «своих» крестьян, предоставлять свободу действий конкурирующей буржуазии, ослаблять свою власть над землями, где расположены их огромные поместья ^[107] и где имеются гигантские экономические ресурсы и стратегические возможности. Утверждали, что уступки могли бы кончиться только полным беспорядком, ибо ничего не предпринималось против «коварной агитации», идущей из Белграда.

Общее мнение нашло выражение в более позднем высказывании Маккио о том, что

Гойос, начальник канцелярии Берхтольда, писал, что исход Балканских войн создал «невыносимые условия на нашей юго-восточной границе». Посланник Австро-Венгрии в Белграде Гизль настаивал на «известной аксиоме, что политика Сербии основывается на отделении югославских территорий и впоследствии на уничтожении [Двуединой] монархии как великой державы». По утверждению Конрада, Сербское королевство было «смертельным врагом Австро-Венгрии, никогда не дающим покоя»; и, внушал он Францу-Иосифу, «к нему нужно относиться только как к таковому».

Баальплац и особенно его отдел печати (который почему-то называли «литературным бюро») сеяли чувство ненависти, подготавливая население к тому, что Гойос называл «хирургическим вмешательством в причину болезни». Уклонение от реформ привело к тому, что все неурядицы приписывались внешним причинам. Это превратило внутреннюю, в основном, проблему во внешнеполитический кризис. Неправильная внутренняя политика содействовала агрессивной войне.

Однако вышеизложенное было не единственной причиной конфликта. Война с Сербией назревала уже с 1903 года, когда новая династия положила конец вассальной зависимости Белграда от Габсбургов. В 1904 году австрийцы сорвали планы Сербии, направленные на достижение таможенного союза с Болгарией. В 1906 году они нанесли удар по основным видам экспорта соседа: по торговле зерном, черносливом и свиньями, которая находилась в зависимости от рынков сбыта и железных дорог на севере ^[109].

«Свиная политика» частично диктовалась возражениями аграриев из Двуединой монархии против конкуренции более дешевых сербских продуктов, частично – желанием заставить Сербию покупать вооружение у Шкоды, а не у Крезо, а главным образом – намерением вынудить ее путем нажима по линии торговли вернуться в лоно Габсбургов. Аннексия Боснии-Герцеговины в 1908 году была еще одним ударом со стороны того же противника. Договор 1911 года дал Австрии возможность вновь наводнить королевство своими изделиями и любой ценой сохранить запрет на нежеланных свиней.

Чтобы спастись от этого экономического удушения, которое имело целью нанести Белграду политический ущерб, Пашич стремился к выходу в Адриатику. После первой Балканской войны он добивался согласия Берхтольда на установление суверенитета Сербии над одним албанским портом с соединяющим железнодорожным коридором – в обмен на военные гарантии и преимущества в торговле. Но, хотя его соотечественники уже очистили некоторые районы Албании от турок, ему приходилось наблюдать, как Берхтольд (и Сан-Джулиано) создавали «независимое» государство принца Вида. После блестящей победы Сербии во второй Балканской войне Германия и Италия едва помешали Габсбургской империи броситься на смертельного врага. Однако начальник австрийского Генерального штаба продолжал настаивать на захвате Сербии и Черногории. «Решающей проблемой для монархии, – писал Конрад, – являются Балканы, и прежде всего решение югославского (или, точнее, сербского) вопроса». И Берхтольд больше не сомневался, что свести счеты с Сербией необходимо.

При этих обстоятельствах сараевские события были находкой или, скорее, подарком Марса. Они «…создали для нас морально удачную позицию», внушал Берхтольду посланник в Белграде Гизль в телеграмме от 21 июля 1914 года. Это был блестящий момент для начала войны, как сказал он Конраду в личной беседе 8 июля. Народы Австро-Венгрии остались безучастными к убийству нелюбимого наследника престола и его морганатической супруги. Никто в Вене, особенно среди влиятельных лиц, не пролил и слезы по ним.

Это можно было бысравнить с опереттой, превратившейся в мелодраму, если бы стоявшие у власти не были склонны к трагедии. Визнер, всокопоставленный следователь из Баальплаца телеграфировал с места происшествия, что «нет доказательств соучастия сербского правительства в… покушении или его подготовке…» ^[110]. В Вене никто не мог прямо обвинить соседа. Гойос впоследствии признал, что он «никогда не верил, что убийство… было подготовлено белградскими властями или даже что они хотели его».

Но было удобно проводить различие между юридической и политической ответственностью. Печать шумно требовала мести и расправы. Сербов обвиняли в том, что, помимо официального кабинета, у них существовало военное закулисное правительство. Утверждали, что якобы оба центра власти покровительствовали организации «Народна Обрана», которая была замешана в убийстве, и говорили, что к этому преступлению причастны сербские офицеры, находящиеся на действительной службе, которые проводили губительную пропаганду в Боснии.

Для Берхтольда это преступление было кульминационным моментом в процессе распада, происходившем в подчиненных провинциях. Конрад заявлял, что пистолетный выстрел был направлен не против отдельного лица, а в сердце Дунайской империи. Как он настаивал позднее, это было равносильно «объявлению Сербией войны Австро-Венгрии. Единственным возможным ответом была война».

На самом деле сформулировали это словами: карательная экспедиция. Она якобы должна была заставить замолчать «нарушителей порядка» за границей и отрезвить горячие головы внутри страны. На весь мир делались заверения, что не имеются в виду никакие завоевания. И в самом деле, ни у австрийских, ни у мадьярских правителей, по словам Чернина, «не было аппетита на пополнение монархии сербами». Но, по словам того же Чернина, нельзя было рассматривать этот вопрос «исключительно с точки зрения потребления… никто не разрешает удалять у себя аппендикс из гастрономических соображений» ^[111].