Молодая Екатерина - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Игоревна Елисеева cтр.№ 60

«Настоящее достоинство принцессы Курляндской менее поразило его, – писала Екатерина о муже. – Нужно ей отдать справедливость, что она была очень умна; у нее были чудесные глаза, но лицом она была далеко не хороша, за исключением волос, которые были у нее очень красивого каштанового цвета. Кроме того, она была маленького роста и не только кривобока, но даже горбата; впрочем, это не могло быть недостатком в глазах одного из принцев Голштинского дома, которых в большинстве случаев никакое телесное уродство не отталкивало; между прочим, покойный король шведский, мой дядя по матери, не имел ни одной любовницы, которая не была бы либо горбата, либо крива, либо хрома».

Тут Екатерина явно злословила, подчеркивая извращенность сексуальных предпочтений своей немецкой родни. Имея очаровательных жен, голштинские принцы оставались к ним холодны, их возбуждало физическое уродство, некий изъян возлюбленной. «Великий князь не совсем скрывал от меня эту склонность, но все-таки сказал мне, что это была только прекрасная дружба; я охотно этому поверила… ввиду особенностей названного господина, которые были все те же, хотя прошло уже около пяти лет, как мы были женаты»³⁸⁰.

Итак, Екатерина не опасалась измены, физически для Петра невозможной. Однако ей было неприятно предпочтение, которое муж оказывал другой женщине: «Мне обидно было, что этого маленького урода предпочитают мне»³⁸¹. К этому времени в душевном настрое Екатерины произошел перелом – ее постепенно покидала меланхолия. «Мое положение, конечно, было не из очень веселых, – писала она, – я была как бы одинока среди всей этой толпы; однако я к этому привыкла благодаря чтению хороших книг и веселости, лежавшей в основе моего характера… Уже тогда я гораздо меньше плакала, когда была одна, чем в первые годы». Быть несчастной – стыдно. Именно так полагала Екатерина: «Я слишком уважала себя, чтобы считать заслуженной такую участь» ³⁸².

Однажды вечером царевна под предлогом головной боли легла раньше обычного. «Спустя некоторое время великий князь очень пьяный пришел и лег… Хотя он знал, что я была нездорова, он меня разбудил, чтобы поговорить о принцессе Курляндской, об ее прелестях и о приятности ее беседы… Я ему ответила несколько слов, в которых чувствовалось раздражение, и притворилась, что засыпаю. И то и другое его обидело; он несколько раз ударил меня очень сильно локтем в бок и повернулся ко мне спиной, после чего заснул; я проплакала всю ночь»³⁸³. Подобные сцены не укрепляли взаимного доверия. Ссоры из-за любовницы только отнимали у Екатерины толику влияния на мужа.

Очень скоро от разговоров о гренадерских шапках великий князь и принцесса Бирон перешли бы к беседам о делах. А эту девушку мог подкупить Бестужев. Поэтому Екатерина не понадеялась только на себя. Она нашла союзника в лице вельможи, которого с некоторых пор уважал ее муж.

Одновременно с Линаром в Петербург прибыл посол венского двора граф Иосиф фон Бернес (Берни). «Граф Берни был из Пьемонта, ему было тогда за пятьдесят; он был умен, любезен, весел и образован и такого характера, что молодые люди его предпочитали и больше развлекались с ним, нежели со своими сверстниками. Он был вообще любезен и уважаем, и я тысячу раз говорила, что если бы этот или ему подобный человек был приставлен к великому князю, то это было бы великим благом для этого принца, который так же, как я, оказывал графу Берни привязанность… Великий князь сам говорил, что с таким человеком возле себя стыдно было бы делать глупости»³⁸⁴.

Именно влияние Берни Екатерина противопоставила проискам Линара, соглашательству Пехлина, настойчивости Бестужева и подозрительной вкрадчивости принцессы Бирон. Она пошла на прямой разговор по политическому вопросу с послом иностранной державы – что, конечно, было бы вменено ей в вину, узнай об этом императрица. Однако положение было критическим, и Екатерина решилась.

Во время новогодних маскарадов 1751 г. она улучила момент, когда дипломат остановился у балюстрады, за которой танцевали, и попросила его внимания. «Граф Берни выслушал меня с большим интересом, – вспоминала Екатерина. – Я ему вполне откровенно сказала, что хотя я молода и мне не с кем посоветоваться, в делах, может быть, плохо смыслю и вовсе не имею опыта… но взгляды у меня свои собственные… Мне кажется, прежде всего, что голштинские дела не в таком отчаянном положении, как хотят их представить».

Далее Екатерина заявила, что обмен более полезен России, чем великому князю. Конечно, ему, как наследнику престола, надлежит заботиться об интересах империи. Однако если нужно прекратить разлад с Данией путем уступки Голштинии, то следует дождаться удобного момента, когда такой обмен принесет наибольшие выгоды. Сейчас дело «имеет вид интриги, которая… придаст великому князю такой вид слабости, от которого он не оправится, может быть, в общественном мнении во всю свою жизнь». Петр лишь недавно управляет своим герцогством, «он страстно любит эту страну, и, несмотря на это, удалось убедить его обменять ее, неизвестно зачем, на Ольденбург, которого он совсем не знает». Кроме того, Кильский порт «может быть важен для русского мореплавания».

Вникнув в дело, дипломат ответил: «Как посланник, на все это я не имею инструкций, но как граф Берни я думаю, что вы правы». После чего посоветовал великому князю: «Вы очень хорошо сделаете, если ее послушаете»³⁸⁵. Что тот не преминул передать жене. После чего Петр совершенно охладел к переговорам.

Результатом приведенной беседы был полный провал миссии Линара. Екатерина одержала свою первую дипломатическую победу. И не благодаря интригам, к которым, как это ни покажется странным, наша героиня всю жизнь питала отвращение. Умелый выбор нужного человека в нужный момент для нужного дела, прямота с ним и откровенный рассказ о реальном положении вещей сослужили ей лучшую службу, чем закулисные шаги. В этом маленьком эпизоде уже проявился будущий политический стиль Екатерины II.

Но было бы слишком просто сводить желанный результат к одной беседе с Берни. Шуваловы действовали в этот момент против канцлера и вставляли ему палки в колеса. К ним присоединялись те русские вельможи, которые когда-то поддерживали Шетарди и Мардефельда – в первую очередь генерал-прокурор князь Н.Ю. Трубецкой. Прусский посланник Балтазар фон-дер-Гольц и секретарь посольства Конрад Варендорф не забывали при мимолетных встречах напомнить великому князю о невыгодности обмена. Каждого из них в отдельности Голштиния не слишком занимала, но все соединились, чтобы вредить Бестужеву.

Немало помогло Петру и его природное упрямство: чем больше на него давили, тем отчаяннее он сопротивлялся. В конце концов, наследник даже запретил Пехлину принимать бумаги от Линара и Бестужева. В марте 1751 г. он вовсе прервал переговоры, а Пехлину велел не отвечать на письма из Копенгагена. В мае Линар, чувствуя, что толку не будет, снял предложения об обмене территорий³⁸⁶.

В первую очередь отказ от диалога с Данией был победой над Бестужевым. По прошествии пяти лет с памятного 1746 г. великая княгиня вернула канцлеру долг – Алексей Петрович проиграл раунд за Голштинию. Именно после этого канцлер почувствовал в великой княгине не просто жертву, молоденькую, глупую и дерзкую интриганку, а достойного противника. И так как его собственные дела складывались неблестяще, стал задумываться о сближении. Благо предлогов была масса. Главный из которых – вопрос о наследнике.