– Замечательная коллекция, – похвалил он.
Его восторг был искренним. Мадам Финни знала толк в искусстве.
– Спасибо. – Она чуть наклонила голову, принимая комплимент и подтверждая правоту его слов. – Ребенком Питер часами сидел перед этими полотнами.
– Однако у вас нет ни одной его работы.
– Нет. Он еще не заслужил, чтобы его картины висели рядом с этими. – Она повернула голову к стене. – Может, когда-нибудь.
– Что же он должен сделать, чтобы заслужить место на стене? – съязвил Гамаш.
– А-а, извечный вопрос, старший инспектор? Откуда берутся гении?
– Разве я об этом спросил?
– Конечно об этом. Я не окружаю себя посредственными вещами. Когда Питер создаст шедевр, я повешу его на стену. Рядом с остальными.
Работы на стене отличались разнообразием. Александер Джексон, Эмили Карр, Том Томсон. Они словно пребывали в заключении. Повешены до умирания. Как напоминание о сыне, не оправдавшем надежды. Мальчиком Питер сидел перед картинами и мечтал, что в один прекрасный день его работа окажется среди них. Гамаш почти видел того ребенка: аккуратно одетый, с безупречной стрижкой, он сидит на ковре, скрестив ноги. Смотрит на творения гениев. И мечтает создать что-нибудь столь прекрасное, что ему будет гарантировано место в доме матери.
И терпит неудачу.
Эти стены, эти картины стали надвигаться на Гамаша, и ему захотелось уйти. Но он не мог. Пока.
Мадам Финни смотрела на него. Сколько людей заглядывали в ее глаза и видели там гильотину, костер или виселицу?
– У вас здесь одни пейзажи, – сказал Гамаш, не отводя взгляда. – Большинство написано в квебекских деревнях. Эти художники находили там вдохновение, создавали свои лучшие творения. Вы хотите сказать, что музы обитают только в больших городах? Что творчество невозможно в сельской местности?
– Не пытайтесь сделать из меня дурочку, – огрызнулась она, сбросив маску вежливости. – Все художники разные. Я мать Питера. Я знаю его. Кто-то может процветать в глуши, но Питеру необходимы стимулы. Его жена это знала и намеренно его изолировала. Искалечила. Тогда как ему требовались поддержка и поощрение.
– А вы давали ему это? – спросил Гамаш.
Непоседливо бегающие глаза месье Финни сфокусировались на госте. Наступило молчание.
– Я думаю, что поддерживала моего сына больше, чем ваши родители – вас, – сказала мадам Финни.
– У моих родителей, как вам известно, не было такой возможности. Они погибли, когда я был ребенком.
Она в упор смотрела на него.
– Я все время спрашиваю себя, как бы они отнеслись к вашему выбору профессии. Полицейский… – Мадам разочарованно покачала головой. – Да к тому же полицейский, которого пытались убить коллеги. Вряд ли это можно назвать успехом. Кстати, вас ведь, кажется, ранил ваш же инспектор? Это правда?
– Айрин, – произнес месье Финни, в его обычно кротком голосе послышалась предостерегающая нотка.
– Если уж быть справедливым, то я тоже стрелял в одного из моих коллег. Видимо, такая уж карма.
– Убили его, насколько я помню. – Она смерила Гамаша гневным взглядом. – В лесу у той самой деревни. Неужели вас не преследует это видение каждый раз, когда вы там проходите? Если, конечно, вы не гордитесь содеянным.
Как же случилось, что он все-таки оказался в пещере? И затащило его туда улыбающееся ловкое существо. Затащило и выпотрошило.
И еще не закончило своего дела.
– Интересно, что бы сказали родители, узнав о решении сына уйти в отставку. Убежать и спрятаться в той деревне. Вы говорите, что Питер потерпел неудачу? Но он, по крайней мере, не опускает рук.
– Вы совершенно правы, – ответил Гамаш. – Я никогда не узнаю, что бы сказали родители о моем выборе.
Он протянул ладонь. Она пожала ее, и Гамаш наклонился, приблизив губы к уху мадам. Он почувствовал, как ее волосы щекочут его щеку, вдохнул запах духов «Шанель № 5» и детской присыпки.
– Однако я знаю, что мои родители меня любили, – прошептал он, потом немного отстранился, чтобы видеть ее глаза. – А Питер знает?
Гамаш выпрямился, кивнул месье Финни и пошел по темному коридору к выходу из этого дома.
– Постойте…
Гамаш помедлил у двери, повернулся и увидел, что Финни ковыляет к нему.
– Вы беспокоитесь о Питере? – спросил старик.
Гамаш посмотрел ему в глаза и кивнул:
– Было какое-то место, куда он ездил ребенком? Какое-то особое для него место? Любимое? – Он помедлил. – Безопасное?
– Вы имеете в виду реальное место?
– Да. Когда человек переживает трудные времена, его тянет туда, где он был счастлив когда-то.
– И вы считаете, что Питер переживает трудные времена?
– Да.
Финни задумался, потом покачал головой:
– К сожалению, ничего такого мне не приходит на ум.
– Merci, – сказал Гамаш.
Он пожал руку Финни и вышел, стараясь идти размеренным шагом. Стараясь не спешить. Хотя ему и хотелось побыстрее оказаться подальше от этого дома. Он почти слышал, как Эмили Карр, Александер Джексон и Кларенс Ганьон зовут его. Умоляют забрать с собой. Умоляют ценить их, а не держать просто за их ценность.
Сев в машину, Гамаш перевел дыхание, вытащил телефон и увидел послание от Бовуара. Жан Ги приехал с ним в Монреаль, и Гамаш высадил его возле управления.
«Ланч?» – спрашивал Жан Ги.
«„Май Сян Юань“, Чайна-таун», – ответил Гамаш.
Через минуту его телефон заверещал. Жан Ги прислал ответ, что будет ждать его там.
Вскоре за мантами они смогли сравнить записи.
Глава восьмая
Жан Ги Бовуар проделал в верхушке манта отверстие и налил туда соевый соус. Потом подцепил мант ложкой и заправил в рот.
– Мм!
Гамаш проследил за ним, радуясь хорошему аппетиту Жана Ги.
Потом подхватил палочками креветку и мант с кинзой и съел.
Бовуар отметил, что рука шефа больше не дрожит. По крайней мере, заметно. Перестала дрожать.
Захудалый ресторанчик в Чайна-тауне заполнялся посетителями.
– Вавилонское столпотворение, – проговорил Жан Ги, стараясь перекричать шум.
Гамаш рассмеялся.
Бовуар отер подбородок бумажной салфеткой и заглянул в блокнот, лежащий на ламинированной столешнице рядом с тарелкой.
– Итак, вот что мы имеем, – сказал он. – Я проверил на скорую руку движение кредиток и банковских карточек Питера. Уехав от Клары, он около недели провел в отеле в Монреале. Снимал двухкомнатный номер в «Кристалле».