– А князь Юрий?
– А князь Юрий многих и спас, да только не помогло. Когда нас уже почти смяли, он приказал мне уводить всех за стены, город оборонять, а сам с одной тысячей бросился на монголов и повел их прямо к ханскому шатру. Думаю, хотел хана убить, тогда бы и войско без него драться перестало. Там же половина – из пришлых степняков. Они бы сдались. А может, просто на себя хотел главные силы монголов отвлечь. Не вышло. Никого из князей я больше уже не видел. А нас рассеяли по полю, по лесам. Подо мной коня убили, да не заметили меня лежащего, мимо проскакали. А когда я уж ногу-то вытащил, до леса дошел, тогда вот кое-кого и собрал, коня поймали, да раненый он.
– Сколько в живых осталось?
– Не знаю, Евпатий. Думаю, в лесах здесь несколько сотен есть. Я по дороге посылал тех, кто посильнее, собирать их и сюда выводить. Батый на север ушел. К Пронску или Мурому.
– Ладно. Ушел, говоришь?
Будыка удивленно посмотрел на Коловрата, а тот снова взбежал на ступени своего дома и зычно прокричал:
– Други мои! Кто в себе еще силы чувствует, идите на поле сечи, найдите тела князей наших и привезите сюда. Ты, воевода Будыка, и ты, сотник Полторак, возьмите с собой конников, скачите по окрестным лесам, собирайте всех, кого найдете, кто еще может держать в руках оружие. Всех ведите на торговую площадь и ждите меня.
– Что ты задумал, Евпатий? – удивленно посмотрел на Коловрата воевода.
– Делай, что велено. Узнаешь потом.
Коловрат запрыгнул на коня и поскакал в поле, где полегли в битве рязанские, коломенские, пронские и муромские полки. Он скакал по полю, глядел на мертвых, прикладывал руку козырьком, рассматривал поле то с одной, то с другой стороны. Помня рассказ воеводы Будыки, он представлял, что здесь произошло. Печальная процессия проследовала через поле. Во главе ехал Апоница, поникший, совсем постаревший от горя. Ехал забирать из могилы тело своего возлюбленного хозяина Федора Юрьевича, чтобы похоронить его вместе с женой Евпраксией и сыном Иваном.
А к ночи из-за леса вдруг показались стройные ряды конных воинов со стягами, копьями, гнавшие коней во весь опор. Хоругви и флажки были рязанские, княжеские. Так это же… Откуда? Воевода Никола Медник, чья огненная рыжая борода была видна даже на таком расстоянии, вел свой полк почти галопом. Свежий, в полной справе. Коловрат стоял на поваленных бревнах у ворот, когда Никола остановил своих воинов и подскакал к Евпатию.
– Не поспели мы, боярин! – зло сказал он. – Ах, не поспели!
– Откуда ты, меднобородый? – горя глазами, спросил Коловрат.
– Князь Юрий нас двадцать дней назад послал к границе с мордвой. Велел смотреть, не пойдут ли монголы. Он их оттуда ждал. И велел мне, если сил хватит, задержать ворогов, а нет, так спешно возвращаться на защиту Рязани. Мы там и слыхом не слыхивали о том, что здесь произошло. До тех пор пока мимо нас с этой уже стороны монгольское войско не прошло. Я не стал показываться, только смотрел и пропускал. А потом во весь опор сюда.
– Сколько у тебя воинов, друже? – спросил Коловрат, схватив воеводу за плечи.
– Двести дружинников и восемь сотен ополченцев из ополья, которых сам учил.
– Отпусти всех в город, – горячо заговорил Коловрат, – пусть поплачут, пусть найдут и похоронят своих близких, пусть посмотрят, что за враг пришел на нашу землю. И ты ступай, воевода. Придешь ко мне со своим полком вечером. Там, у стен детинца, я буду ждать тебя перед заходом солнца.
На заходе солнца к отцу из дома вышла Ждана. Девушку трясло, она куталась в отцовский тулуп и не поднимала глаз.
– Батюшка, ты опять уедешь?
Коловрат сдержал вздох. Как сказать ей? Какими словами описать то, что она остается одна? Верил только, что не бросят Ждану, что много друзей у него. Вон давеча и с князем Игорем Ингваревичем разговор был. Обещал при себе дочь Коловрата держать, выпестовать, не оставить одну, если что с отцом случится.
– Общая у нас беда, дочка, – сказал наконец Евпатий. – Видишь как. Беда, она не разбирает, она бурная река, что по весне из берегов выходит и заливает да сносит все вокруг. И мостки и баньки деревенские, что у воды ставили. Так и тут. Беда одна, и с бедой справляться надо всем вместе.
– Не оставляй меня.
– Держись, лебедушка моя. – Евпатий повернулся к девушке и обнял за плечи. – Ты дочь боярина, дочь воеводы рязанского. Ты должна быть сильной, как отец. На тебя рязанцы смотреть будут и думать будут, как ты. Станешь слабой да слезы лить, так и не будут. А коли выпрямишь спину, сухими глазами посмотришь и скажешь слово веское, так люди поймут, что надо делать. Пока нет меня, ты к людям иди, помогай. А еще лучше собери в дом детишек, кто без родителей, без крова остался. Вы с Порошкой их обогрейте, накормите, напоите. Вот и тебе забота. О других думай, тогда и о себе думать некогда будет!
На площадь тянулись воины, ведя лошадей в поводу. Шли, опустив головы, в печали, молча. Руки и колени у всех были в сырой земле, пахло от каждого гарью. Коловрат смотрел и ждал. Вот собралась тысяча воеводы Николы Медного. Вот стали приходить еще дружинники, еще и еще, потянулись ратники из простых, тяжело опираясь на топоры и самодельные копья. В дальние загоны у стены детинца по велению Коловрата уже согнали коней. И монгольских, и русских. Все стояли, не поднимая глаз на боярина.
Коловрат взошел на помост, заткнул руки за пояс и стал смотреть в глаза людям.
– Воины земли Рязанской! – заговорил воевода, и его зычный голос понесся над площадью. – Разбил нас враг, пришедший с чужих степей, побил наших князей, всех до единого, всех, кто вышел с погаными сразиться. Разорил враг и сжег Рязань нашу. Много народу побил и покалечил. У каждого из вас горе, каждой семьи оно коснулось! Но зло хан Батый понес и дальше. Зря ли в чистом поле с рязанцами полегли пронцы, коломенцы, муромцы? Они пришли нам на помощь, от нас беду отвести. А монголы пошли дальше и понесли горе на другие русские земли. Так дадим ли мы им убивать, жечь и разорять?
Воины стали поднимать головы. Многие думали, стыдить их будет воевода рязанский, укорять, что бежали с поля, что пустили в Рязань монголов, позволили убивать. Но Коловрат говорил иное. Не только о своем горе.
– Не мы ли клялись умереть, но защитить наш дом, наших жен и матерей? – продолжал Евпатий. – Мы! Вы в битве уже нанесли ему урон, меньше теперь у Батыя воинов. Устали они от битвы, от походов долгих, кони их приморились и изголодались. Не ушли далеко монголы. Я хочу догнать их и отомстить за все зло, что они причинили мне и Рязани. Я поклялся умереть за свою землю, и я иду следом за Батыем. Кто со мной?
На помост взбежал воевода Никола, полыхая рыжей бородой. Он выхватил из ножен меч и с размаху вонзил его в дощатый настил помоста.
– Я иду с тобой, Коловрат. Нас не было, когда монголы здесь гуляли. Так не уйти им от нашей мести. Умрем, но и их истребим. На этом мече клянусь!
Закричали воины из тысячи Николы и стали подниматься в седла с криками: «Ведите нас, воеводы». Полторак, держась за голову, поднялся и встал рядом с Коловратом.