– Если вдруг что, сразу убью. Пойдёшь?
Пойду – кивнул Трофим. Годунов пошёл обратно. Трофим за ним.
За дверью оказалась маленькая горенка, даже почти чулан без окон, там было темно и душно, от дурманящего запаха душистых трав голова шла кругом. Посреди горенки стоял высокий тощий человек, одетый на иноземный лад, и заслонял собой свет. Дальше, на свету, была видна лежанка, очень простая на вид, и на ней, плотно укрытый, лежал кто-то, но лица его Трофим не видел.
– Вот, привёл, – сказал Годунов иноземцу, кладя Трофиму руку на плечо. – Я его предупреждал, но он упёрся.
Иноземец ничего на это не ответил, а только сверкнул глазами. Колдун, сразу подумал Трофим. Иноземец ещё раз сверкнул, а но всё же отступил немного в сторону. Трофим увидел царевича. Царевич лежал на спине. Лицо у него было очень худое, бледное, но чистое. Глаза закрыты. Царевич лежал как мёртвый.
– Что тебе ещё? – сердито спросил колдун-иноземец.
Трофим принюхался, сказал вполголоса:
– Анис. Шалфей. Солодка. Проскурник. А это жжёное что?
– Это не жжёное, – сказал колдун, – это водка прогорелая. На змеином сале.
– Какая змея?
– Эфиопский аспид.
– Ладно, – сказал Трофим. – Аспид так аспид.
И, мимо колдуна, быстро шагнул к царевичу. И только теперь, сверху, он увидел, что со второй стороны, с левой, вся щека у царевича была рассечена и замазана чем-то блестящим. Так же и висок был весь рассечён и в крови, уже запёкшейся.
– Стой! – тихо сказал колдун.
Но Трофим его не слушал, а наклонился над царевичем и шёпотом велел:
– Огня!
Колдун даже не шелохнулся. Годунов дал Трофиму огня – щепку лучины. Трофим осветил рану. Рана была гадкая, нечистая.
– Углями надо было прижигать! – строго прошептал Трофим. – Куда смотрел, колдун?!
– Любезный! – сердито зашептал колдун. – Я бы попросил тебя не умничать, ибо нет ничего проще, чем…
И тут он резко замолчал. А Трофим аж отшатнулся! Царевич открыл глаза и начал медленно водить ими по сторонам. Взгляд у него был настороженный…
И успокоился только тогда, когда увидел Годунова. Тот заулыбался, сказал:
– Батюшка-царевич, это я, раб твой Бориска. Мы тебя вылечим, батюшка. Ещё будешь соколом летать, басурманам головы рубить, красных девок портить…
Царевич поморщился, облизал губы.
– Водицы? – спросил Годунов.
Царевич молчал. Колдун выступил вперёд и положил царевичу на лоб тряпицу.
– Что это? – строго спросил Трофим.
– Двойная водка, от жара, – ответил колдун.
Трофим одобрительно кивнул. Царевич начал смотреть на Трофима. Смотрел долго, потом улыбнулся. Трофим раньше никогда царевича так близко не видел. И Трофим спросил:
– Кто тебя так?
Царевич не ответил, но и глаз не отводил.
– Ты его видел? – продолжал Трофим.
Нет, показал глазами царевич.
– Сзади бил?
Царевич моргнул – сзади. Врёшь, сердито подумал Трофим, били спереди, правой рукой! А вслух только сказал:
– Ой ли?!
Глаза у царевича задёргались, потом остановились, стали злыми.
– Довольно! – воскликнул колдун. – Уходите!
– Сейчас, сейчас! – сказал Трофим, опять наклоняясь над царевичем, провёл рукой над раной, два раза туда-сюда, убрал руку, распрямился и сказал:
– Железом били.
– Шарлатан! – сказал колдун.
Трофим ухмыльнулся. Царевич уже успокоился и снова смотрел только на него. Колдун сказал:
– Про железо – это ложь. Этого нельзя определить.
– Можно! – возразил Трофим. – Деревяшкой так не рассечёшь. Голову проломишь – да, а рассечь – нет, не рассечёшь. А тут били с правой, наотмашь!
– Чернокнижник! – воскликнул колдун.
Трофим в ответ только пожал плечами. Царевич открыл рот и попытался говорить. Колдун кинулся к царевичу и начал утирать ему губы мочалом. Мочало было мокрое, губы у царевича блестели.
– Пошли вон! – строго сказал колдун. – Своих голов не жаль, так пощадили бы мою.
Годунов взял Трофима за рукав и поволок вон от царевича. Трофим особо не упирался, ему и так все было ясно.
8
В сенях Годунов остановился и отпустил Трофима. Трофим поднял руку, утёр лоб, но лоб и так был сухой, и признался:
– Жарища там. Думал, подохну.
Годунов хмыкнул и сказал:
– И по холодку подохнуть.
Трофим посмотрел на Годунова. Годунов, как ни в чём не бывало, спросил:
– Ну как, вызнал чего?
– Нет, ничего пока что, – ответил Трофим.
– А что про железо тогда говорил? И про правую руку?
– А что правая рука? И что железо? – с неудовольствием сказал Трофим. – Все бьют с правой руки, и все железом. Вот кабы с левой бил, тогда была бы зацепка, искали бы левшу. А так…
И Трофим замолчал. Да и о чём тут говорить? Правой рукой железным посохом царевичу в висок кто бил? Известно, кто. И известно, что это за посох. Но как об этом сказать? И как теперь идти кого искать, если и так всё уже найдено? А не пойдёшь искать, скажешь, что никого не нашёл, тебя сразу на кол. Но на кол, это ещё что! А вот если догадаются, что ты уже всё знаешь…
И тут Годунов как раз спросил:
– Ну что, пойдём посмотрим ту палату, где эта беда стряслась? Или тебе уже и так всё ясно?
– Нет! Откуда?! – поспешно ответил Трофим. – Надо идти, конечно! Надо на месте посмотреть.
И они пошли в сторону царской палаты. Трофим внимательно смотрел по сторонам и уже почти всегда угадывал, куда им поворачивать. Теперь, думал Трофим, если вдруг что, он и один уже не потеряется.
Прошли они не так и много и, не доходя ещё двух поворотов до царя, стали подниматься по широкой лестнице, потом почти сразу повернули и остановились возле небольшой двери. При ней стояли двое рынд.
– Это здесь, – сказал Трофиму Годунов. – Тут они всегда стоят. Но тогда были другие и было ещё не темно.
Трофим осмотрелся. Слева, в конце перехода, был виден рундук, при нём сторожа и свет на рундуке. А вот с правой стороны было совсем темно и ничего не видно. Трофим спросил, что там.
– Там поворот, – ответил Годунов. – А за ним тоже рундук и сторожа.
– А где истопничья?
– Там же. За рундуком почти сразу.
Трофим кивнул. Годунов велел войти. Они вошли в покойную, она так называлась. Палата была просторная, большая. На полу – ковры, на стенах – парсуны. В красном углу – высокая мягкая лавка, к ней ступеньки, рядом ещё одна мягкая лавка, но эта уже без ступенек. Вдоль стен тоже лавки, но жёсткие. А в самом дальнем от двери углу, напротив печи, небольшой низкий столик, покрытый широким немецким рушником, а возле него две лавочки – одна стояла ровно, а вторая лежала поваленная.