Сборник рассказов - читать онлайн книгу. Автор: Гурам Сванидзе cтр.№ 36

После, когда он говорил о своём музыкальном прошлом и поминался этот шедевр Бетховена, непосвящённые не верили ему, а посвящённые допускали правдоподобность его ретроизлияний, но с оговоркой, что одолеть ему под силу было только первую часть. Мол, нотный текст простой и техники особой не требуется.

Выводя томную элегичную мелодию первой части сонаты, Паата слегка закатывал глаза, видимо всё-таки от удовольствия, а не от ожидания допустить очередную ошибку. Чем же тогда оправдывался труд, на который паренёк обрёк себя добровольно! Его не столь ловкие пальцы сбивались довольно часто, и весьма редко он доигрывал эту часть до конца. Через некоторое время, чтобы не докучать слушающим своим несовершенным исполнением, пианист-любитель играл избранные места, и особенно экспрессивный конец. Здесь глаза уже не закатывались, а совсем закрывались. Исполнитель подолгу, не отпуская педаль, выдерживал заключительный аккорд, пока тот совсем не растворялся в воздухе, что весьма томило аудиторию. Однако она проявляла благосклонность. Зрители говорили о таланте Пааты, хотя их больше завораживала серьёзность предпочтений мальчика. Никто не догадывался, что способностей у него было меньше, чем у тех его сверстников, кто умел на слух подбирать шлягеры и развлекал своим бренчанием друзей на вечеринках.

В какой-то момент ввели себя в заблуждение и педагоги музыкальной школы, решившие, что набрели на вдруг раскрывшийся талант. Как и родители, которые долго присматривались к увлечению сына и наконец купили ему пианино. Имел значение хабитус Пааты – очки на интеллигентном лице, он элегантно располагал свои пальцы на клавишах. И ещё – недетская меланхолия. Действительно, педагогов и родителей должно было насторожить обстоятельство, что во время занятий музыкой мальчик питал интерес преимущественно к реквиемам и похоронным мелодиям. Паата их напевал (почему-то через нос), покупал соответствующие пластинки. Он пытался исполнять их.

Что из этих занятий получилось, Паата умалчивает. Наверное, из-за обманутых ожиданий. Невыносимо было наблюдать, как разочарованно разводят руками преподаватели. Проявляя неделикатность по отношению к ребёнку, они пытались оправдать себя в собственных глазах. От учёбы в музыкальной школе, которая продлилась всего два года, оставался этюд для беглости рук, который он вызубрил настолько, что пальцы сами выводили его на клавиатуре. Пианино в их доме надолго замолкло и с некоторых пор привлекало внимание только тем, что на нём были помещены фото умерших родителей.

Потребность возобновить свои музыкальные опыты пришла к нему в самые трудные для всех времена. Озарение снизошло зимним утром. На улице было очень темно, отчасти от того, что власти позабыли перевести страну на зимнее время. В доме не было электричества. Паата сидел на краю постели. На ночь он не раздевался из-за отсутствия отопления. Ощущение несвежести донимало его: вчера кончилась зубная паста, позавчера состоялся неудачный поход в баню – она оказалась закрытой. Его меланхолия давно перешла в депрессию, чередовавшуюся разными формами тяжести. К тому же оставался неприятный осадок от недавнего стресса. Его, поздно возвращавшегося домой, недалеко от сгоревшей во время городской войны гостиницы чуть не зарезал один имбецил – хотел денег. Паата отдал мохеровое кашне.

Предстояло идти на постылую службу, и не исключено, что в слякоть пешком, потому что иногда простаивало метро. Зарплата его не превышала в пересчёте с купонов двух долларов в месяц. Он готовил себе чай на чадящей керосинке, заедал его хлебом и повидлом… Его нервировало, что зубы крошатся, что на кухню повадилась крыса, что дом затхлый, что обувь совсем прохудилась, что он так и не женился…

Вдруг показалось, что на душе полегчало. Он начал сипло напевать мелодию, которая долго плутала в завитушках его затейливой души и теперь тихо пробивалась наружу. Вчера, прохаживаясь по проспекту Руставели, Паата обратил внимание на самодельный лоток, на котором лежали подержанные ноты. Ими торговал мужчина, плохо одетый, измученный, но его глаза были ясными. Торговец ладно насвистывал мелодию из альбома «Времена года» Чайковского. Именно её пытался изобразить Паата, напрягая свои слабые голосовые связки. Он встал с постели, надел очки и зажёг свечу. Альбом с нотами в книжном шкафу он нашёл довольно скоро. Нашёл и заветную пьесу – «Октябрь».

Паата не стал трогать застоявшееся пианино, так как знал, что оно совершенно расстроено и ему его не настроить. Он не стал торопить события. Ноты ещё долго лежали нетронутыми на письменном столе. Его преисполняла спокойная уверенность, приятное предвкушение, которое хотелось продлить. Это своё качество он сам назвал садомазохистским после того, как прочёл Эриха Фромма. «Намеренное откладывание момента удовлетворения, а не потакание ему – с этого начинается культура», – не без кокетства отмечал Паата про себя.

Из своего увлечения он хотел сделать маленькую тайну и не возражал, если её невзначай откроют и при этом приятно удивятся.

Прошла неделя, пока он нашёл старого приятеля-настройщика, бывшего джазмена. Настройщик был настолько пьян, что Паате пришлось держать его под руку и нести чемоданчик с инструментами. Хозяин молча выслушивал хмельные монологи бывшего джазмена, пока тот возился с внутренним убранством инструмента. Не выказывая нетерпения, он ждал, когда настройщик перебирал толстыми пальцами клавиатуру, играя композиции Элингтона, когда бубнил тосты, в одиночку распивая припасённую заранее хозяином бутылку водки, бесконечно нудно прощался. Бывший джазмен был уже за порогом и вдруг как бы опомнился, обернувшись, спросил хозяина: «Зачем тебе было настраивать свою развалюху?» Паата не растерялся и ответил: «Хочу её продать. Совсем нет денег». Уходящий гость хотел возразить, но тут Паата стукнул дверью перед его носом.

Методично и спокойно Паата принялся за пьесу. Каждый вечер после работы он часами просиживал у фортепьяно. И вот через месяц сквозь энтропию, создаваемую нежелающими слушаться пальцами, уже начинала проглядываться мелодия: очарование сада поздней осени, нега лёгкой грусти, уходящий вдаль последний караван перелётных птиц, пролетающий над опавшим садом, подавал голоса.

Кроме удовольствия пианист-любитель находил в занятиях музыкой ещё и пользу. Он чувствовал, что его самочувствие улучшалось и, следуя привычке всё анализировать, пришёл к выводу: «Мои пальцы задали алгоритм моему сознанию. Это тот случай, когда собственные конечности помогают отдыхать тебе от самого себя!»

Жизнь обрела размеренность и перестала казаться чередой тягомотных будней. Паата уже не мог ломать распорядок. Приходилось даже отказываться от приглашений на разные parties. Они были настолько же редки, насколько предоставляли возможность нормально поесть.

А однажды его познакомили с одной привлекательной дамой. Познакомили не без умысла, и она сама об этом догадывалась. Во время беседы в какой-то момент новая знакомая прозрачно намекнула, что-де не прочь быть приглашённой на премьеру одного спектакля. Паата сделал неприлично длинную паузу, что стоило ему язвительного замечания: «Видимо, премьеры не про вас!» Откуда ей было знать, что именно в это время у Пааты свидание с фортепьяно. Он попытался исправить положение, но было поздно.