Сборник рассказов - читать онлайн книгу. Автор: Гурам Сванидзе cтр.№ 34

Но произошёл случай, когда его с тех самых носилок попытались стащить. На научных собраниях всегда найдутся одна-две особы, до экзальтации влюблённые в науку. К синим чулкам их не причислишь, так как в отличие от них они, бывает, путаются и влюбляются не то в науку, не то в учёных. Обаяние интеллекта для них – главное. Не имеет значения, от кого оно исходит – от трясущегося старичка-академика или преуспевающего молодого доктора наук. Чаще всего это прелестные идиотки. Так что у Вени был шанс понравиться женщинам. На конференции он читал доклад о невесть откуда выкопанном им авторе XVIII века – Пнине. Его с невероятной педантичностью конспектировала гостья конференции, прибывшая из российской провинции. Благо, Веню конспектировать было приятно: он говорил размеренно, методично. После доклада гостья с заметной экспансивностью задавала вопросы Вене, а тот с заметной невозмутимостью отвечал на них. Если где и производил впечатление Веня, то на научных мероприятиях. С них он выходил в ореоле славы. Но чуть-чуть времени, и премьер обмякал, начинал нудить о необходимости звонить домой. На этот раз ему было не отбиться. Наташенька (так звали российскую участницу), не израсходовав запас умных вопросов, продолжала задавать их после заседания. Веня мялся, бормотал невразумительное, но тщетно. Он хранил полное безучастие к голубым глазам энтузиастки науки, которые было не скрыть очкам в тонкой золотой оправе, к её мини-юбке и лёгкой картавинке, столь привлекательной для других особ мужского пола на конференции. Веня проигнорировал её предложение проводить себя до гостиницы. «Мне надо позвонить матушке», – произнёс он, как мог подчёркнуто твёрдо, чтобы прервать домогательства. Аргумент был слабым, но обернулся неожиданно. Его собеседница заговорила об эдиповом комплексе, об издержках ранней социализации. Помянут был и Фрейд…

Всю дорогу они только и говорили о нём. А когда подходили к гостинице, Наташа предложила Вене: «А почему бы тебе не стать гендерологом?» Он ошалел. По его предположениям, где-то существует область знаний, находящаяся между сексологией, гинекологией, философией, куда можно было протиснуться и филологу. Но Веня не знал названия земли обетованной. Предложение стало находкой. Видимо, наша провинция была более глубокой, чем та, откуда приехала Наташа, раз там знали такое слово. Но этот факт уже не имел значения. В знак благодарности Веня заговорил о самых деликатных пластах в творчестве Фрейда. Делая это без всякой задней мысли, он не мог предвидеть, что его академизм мог быть истолкован превратно.

Наташа пригласила Веню подняться в номер, и он не мог понять, почему в лифте ей понадобилось выйти этажом раньше. Вообще она повела себя странно: заговорила шёпотом, опасливо озиралась, а потом вдруг зашла в ванную чистить зубы. Чем бы всё это кончилось, возможно, он догадался потом. Но в тот момент вспомнил, что ему нужно позвонить домой. В номере был телефон. Ответил слегка встревоженный баритон. «Где ты?» – спросила его мать. «В гостинице», – ответил простодушно Веня. Лёгкая зябь волнения в эфире перешла в лёгкую бурю: «Что там ты делаешь?» – «Меня пригласила к себе женщина». Если кому довелось когда-нибудь услышать в телефонной трубке истошный вой волчицы, то это был Веня. «Беги домой, несчастный! Ты заразишься! Ты заболеешь!»

Через некоторое время Веня переехал в Москву, где окончательно утвердился как гендеролог. Доходят слухи, что он по-прежнему невинен.

Командировка сюда организовывалась в спешке и бездарно. Надо было провести социологическое исследование. Вопросники не удосужились перевести на русский язык. Между тем в этих местах проживало много азербайджанцев, не знавших грузинского, а нередко и русского. Так что каждый раз, собрав вокруг себя респондентов, приходилось надрывать горло и переводить анкету с грузинского на русский. На азербайджанский язык меня последовательно переводили работники местного райкома ЛКСМ. Что они говорили респондентам – трактористам, скотникам и дояркам, – мне неведомо.

Только-только вступал в свои права март. Было холодно и грязно. Опросы проходили на фермах. Говорят, что их запахи полезны и прочищают лёгкие, но с непривычки можно нанюхаться до умопомрачения, к тому же они подолгу тебя преследуют. Только и думаешь: «Поскорее домой, в Тбилиси… под душ!»

Но, видимо, несмотря на неприбранный вид, моя персона ещё могла производить впечатление…

После одного из вояжей в дальнее село я оказался на молодёжном вечере. Местный комсомольский актив района веселился, танцевал под звуки популярных хитов. Другая молодёжь заглядывала с улицы в окно и из хулиганских побуждений строила рожи и отпускала комментарии. Для такого случая на вечер был приглашён милиционер. Он подходил к окну и урезонивал хулиганов грозными взглядами. На его груди красовался комсомольский значок.

На вечере играли в почту. Роль почтальона исполнял чрезвычайно энергичный парень. Он изъяснялся на всех принятых здесь языках – грузинском, русском, азербайджанском – и приговаривал: «Почтальоны – тоже люди! Им тоже нравится получать письма!» После изнуряющей работы в дальней деревне я подустал и меня клонило подремать, когда этот малый громким голосом во всеуслышание провозгласил: «Письмо для гостя из столицы!» Я встрепенулся, встал, принял сложенный вчетверо листочек бумаги и поблагодарил его. Письмо было от девушки. Она сожалела о моём унылом виде и призывала оглядеться вокруг. «Вы увидите глаза, исполненные любви», – обещала незнакомка. Я был заинтригован, хотя отдавал себе отчёт, что это могла быть дежурная шалость. Некоторое время озирался, потом перестал.

Я так и не вставал из-за стола. Под конец вечера ко мне подошёл директор Дома культуры – карликового роста крепыш. Он вывел меня из-за стола и стал теснить к основной группе гостей. Некоторое время я танцевал с девушкой-азербайджанкой, учительницей школы, как узнал из светского разговора во время нашего медленного танца. Мы держались на приличествующем расстоянии друг от друга, максимально демонстрируя взаимное почтение. «Письмо было явно не от неё», – лениво подумал я. Пуще разболелась голова, в горле першило, гудели ноги. Улучив минутку, когда карлик-крепыш отвлёкся, я вернулся к своему столу. Но не успел сесть, как ведущая вечера, явно руководящий работник, зычным голосом в микрофон заявила: «Теперь наш гость из Тбилиси споёт нам что-нибудь или скажет тост!» Я предпочёл сделать второе.

В разговоре с Вано, инструктором райкома, который помогал мне в моём многотрудном исследовании и гостеприимством которого я пользовался, было помянуто письмо. Он терялся в догадках и был заинтригован сильнее, чем я мог предположить. Послание Вано посчитал до неприличия откровенным.

На следующий день мы не стали опрашивать население. Было 8-е марта. Праздник справляли в актовом зале русской школы. Я приободрился. Прямо во дворе прохладным утром обмылся по пояс холодной водой. Мне поливала из ковша мать Вано. Побрился, почистил зубы…

Пришли в школу рановато. Вокруг бурлила организационная горячка. Я и Вано стояли в коридоре, прохлаждались. Внимание привлекла курящая дама лет пятидесяти. Она говорила, видимо, с учительницей школы. Та, кроткая с виду женщина, смиренно выслушивала обличительные тирады эксцентричной собеседницы: дескать, городок их – провинциальная дыра, а его жители – сонмище невежд. Окружающие всё слышали и… улыбались.