Мятежное православие - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Богданов cтр.№ 93

Пример нелепых заблуждений Ломоносов находит не у кого иного, как у самого Августина Блаженного (основоположника католической догматики), отрицавшего возможность существования антиподов. «Что есть Америка, напрасно он не верил!» – восклицает поэт, говоря о чествовании Августина в американских католических храмах. Обращаясь к отечественным священнослужителям, Михаил Васильевич прямо сравнивает их с Августином:

Из-за задержек с изданием «Письмо о пользе стекла» со вставным экскурсом в астрономию было вручено императрице в рукописи; в марте 1753 года оно все же вышло в свет отдельным изданием. Духовное ведомство проглотило отповедь академика, но отнюдь не смирилось с гелиоцентризмом. Поводом для нового выступления Синода стало появление основанного по предложению Ломоносова академического журнала «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие».

Согласно докладу Синода императрице, этот журнал печатает богохульные произведения, «многие, а инде и бесчисленные миры быти утверждающие, что и Священному писанию, и вере христианской крайне противно есть, и многим неутвержденным душам причину к натурализму и безбожию подает».

16 сентября 1756 года Ломоносов получил новый удар. Куратору Московского университета И.И. Шувалову была возвращена рукопись русского перевода поэмы А. Попа «Опыт о человеке» с указанием, что «к печатанию оной книги Святейшему Синоду позволения дать было несходственно», ибо «издатель оныя книги ни из Священного писания, ни из содержимых в православной нашей церкви узаконений ничего не заимствуя, единственно все свои мнения на естественных и натуральных понятиях полагает, присовокупляя к тому и Коперникову систему, тако ж и мнения о множестве миров, Священному писанию совсем не согласные».

Амвросий Зертис-Каменский, архиепископ Московский и Калужский

Переводчиком книги был профессор Н.Н. Поповский, любимый ученик Ломоносова. Михаил Васильевич лично следил за переводом, одобрил его и представил Шувалову как образцовый. Попытка Ломоносова и его покровителей защитить издание привела к новому поражению научной мысли. «Исправление» книги поручили московскому архиепископу Амвросию – и когда она в 1757 году вышла в свет, оказалось, что стихи Попа о Коперниковской системе и множественности миров не просто исключены, но заменены противоположными по содержанию виршами самого Амвросия!

Ободренный запрещением перевода Поповского, Синод перешел в развернутое наступление на науку. 21 декабря 1756 года духовное ведомство представило императрице подробный доклад о вредности для православия гелиоцентрических воззрений. Синод испрашивал именной указ, согласно которому следовало «отобрать везде и прислать в Синод» издание книги Фонтенеля (1740 год) изомера академических «Ежемесячных сочинений» 1755 и 1756 годов, а также строго воспретить, «дабы никто отнюдь ничего писать и печатать как о множестве миров, так и о всем другом, вере святой противном и с честными нравами не согласном, под жесточайшим за преступление наказанием не отваживался».

Прямо против Ломоносова была направлена читанная перед императрицей и изданная в том же 1756 году проповедь «придворного ея величества проповедника иеромонаха Гедеона» (Криновского). Кляня «натуралистов, афеистов и других богомерзких», монах-царедворец намекал, что «за свои дела отвещать должны» и те, что украшен «рангами, достоинством и богатством», высмеивал ученых как «безразсудных Адамовых деток». Всех этих поводов было более чем достаточно, чтобы Михаил Васильевич не мог смолчать ^{149}.

Он взялся за перо – и вскоре вся Россия хохотала, читая разлетевшуюся по стране во множестве списков эпиграмму «Гимн бороде», которую переписывали в Петербурге и Москве, Костроме и Ярославле, Казани и других городах, даже в Красноярске и Якутске. Ломоносов точно выбрал главную свою цель – невежество служителей духовного ведомства и основной образ – длинную бороду, ношение которой Синод рассматривал в то время как непременную обязанность духовных лиц. За эту бороду академик и дернул со всем своим стихотворческим талантом и остроумием.

Мрачно уставив бороды в пол, члены Святейшего синода разбирали содержание столь распространенных в народе «пашквильных стихов», начало которых звучало, как ода:

Гедеон Криновский, епископ Псковский и Нарвский

За этими строками чувствовалась уверенная рука придворного поэта, но в ушах членов Синода звучал звонкий насмешливый припев, завершавший каждую строфу «Гимна» и звучавший на каждом перекрестке Петербурга:

Погрузившись в стихию народной прибаутки, автор не мог удержаться, чтобы в изящной строфе не сравнить бороду с «несравненной красотой» ее подобия, окружающего отнюдь не уста, а путь, которым человек приходит в мир… Архиереев передернуло.

Хитрый автор «Гимна» умело замаскировал направленность своей сатиры, посвятив следующие две строфы явно старообрядческим бородам, лишь намекнув на обогащение казны и церкви от преследований «суеверов», для коих борода дороже головы. Обвиняя автора «Гимна», Синод должен был сам признать, что следующие далее стрелы сатиры поразили не только староверов:

Насмешливое отношение простонародья к глупым и проказливым попам сочеталось здесь с ясно просвечивающей мыслью, что духовенство не желает видеть очевидного, заслоняясь традиционными взглядами от окуляра телескопа, в который давно предлагал заглянуть Ломоносов. Следующая строфа подтверждала правильность такой догадки и с головой выдавала сочинителя: