Убийство Царской Семьи и членов Романовых на Урале - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Дитерихс cтр.№ 144

Вот почему во всех последовавших обращениях Государя к своим приближенным, к представителям народа, к народу, в своих приказах, манифестах и указах он всюду усиленно подчеркивает, что победа нужна для сохранения России как государственного единения, что это сознание должно быть поставлено выше всего: «Помните, что без решительной победы над врагом наша дорогая Россия не может обеспечить себе самостоятельной жизни», – писал Государь 31 декабря 1915 года. «Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего отечества требует доведения войны во что бы то ни стало до победного конца», – говорит он в акте об отречении. «Кто думает теперь о мире, кто желает его, тот изменник Отечеству, его предатель», – обращается Государь к войскам в своем прощальном приказе 8 марта 1917 года. И в то же время во всех своих обращениях он избегает призыва к победе для защиты Престола, сознавая, что «чудовищная» борьба для достижения победы может потребовать, как он потом говорил генералу Алексееву, «исключительных внутренних мероприятий», которые во имя главнейшей цели – спасения государственного единения России – могут потребовать от него принесения в жертву идее спасения престола. Существование у Государя такого «глубокого сознания» подтверждается не только словами, сказанными впоследствии Государыней: «Он всегда был готов от всего отказаться, если бы имел уверенность, что это на благо России», – но и последовавшим его отношением к событиям после переворота. «В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственной Думой, признали Мы за благо отречься от престола Государства Российского…» – писал Государь в акте отречения, принося лично себя в жертву победе во имя сохранения целости Российского государства. «После отречении Моего за себя и за сына Моего от престола Российского, власть передана Временному правительству… Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестно нашу Великую Родину, повинуйтесь Временному правительству…» – обращался Царь к войскам, когда престол был принесен в жертву победе за Великую Родину. С какой радостью уже в Тобольске Государь читал Наследнику газетные известий о первых успехах наших войск на Тернопольском фронте; по этому поводу в Семье был отслужен благодарственный молебен. Могло ли все это иметь место, если бы интересы Государственности Российской не стояли в сознании Царя на первейшем, исключительном месте и если бы для обеспечения их Он не предвидел возможности принесения в жертву всего остального.

Государь верил, что нравственно-религиозная идея государственного единения не умрет в русском народе. «Все это временное, все это пройдет и народ снова вернется к прежнему», – говорил Он в Тобольске окружавшим его лицам. Это было как болезнь, которая для выздоровления требует временной перемены климата, временного простого перемещения больного из одного места в другое. Поэтому отречение его от престола нисколько не знаменует, что он убедился в необходимости для русского народа конституционного образа правления и перестал верить в святость и величие русской исторической идеи о власти. Он продолжал ее носить в себе до конца, до своей мученической кончины, причем и большинство охранников, окружавших его в Екатеринбурге, продолжали видеть в нем Царя и не могли себя переделать.

Вот те элементы «глубокого сознания» нравственной ответственности за судьбы Родины, которые обусловливали глубину и болезненность душевной драмы, переживавшейся Императором в дни 12–17 июля, в период, предшествовавший объявлению общей мобилизации. Но они еще не исчерпывали полностью всего того душевного состояния Царя в эти дни, которое Он сам определил словом пытка.

Сознавая ужас возможной европейской войны и, главное, страшный риск, которому подвергалась судьба Родины, Царь считал, что его долг как истинного носителя идеи русского самодержавия, как Помазанника Божья и как человека использовать предварительно все средства в своем беспредельном служении на благо Богом вверенного ему народа, для ограждения его будущей судьбы от исключительного искушения и безусловной опасности, которые несла для него европейская война. Во исполнение своего долга до конца он, презиравший Вильгельма, приглашал его быть арбитром в споре между Россией и Австро-Венгрией по Сербскому вопросу и убеждал оказать влияние на Австрию, дабы удержать ее от непоправимого шага. Но в отношениях своих министров и высших военных сановников к принимавшимся им мерам мирного порядка Государь не чувствовал той глубины сознания опасности для России надвигавшейся бури, которым было проникнуто его мировоззрение, и те настойчивость и нетерпение, с которыми добивались вырвать от него необходимый указ, ясно указывали ему на его одиночество и непонимание Его ближайшими сотрудниками тех действительных побуждений нравственной ответственности за судьбы Родины, которые руководили им в эти тяжелые дни. Такое непонимание Царя приближенными в важных случаях государственной жизни России происходило уже неоднократно. Вернее, это было не непонимание, а неточное усвоение глубины побуждающих причин, глубоких исходных начал мысли, мнения или действий Императора, явившееся вследствие того явления, что с первого дня царствования Императора Николая Александровича в обществе составилось о нем мнение, в большинстве случаев совершенно не согласовавшееся с Его действительным обликом, не только как Самодержца-Правителя, но даже просто как человека, семьянина. Поэтому каждый из докладчиков приближался к Царю с заранее закрытой в себе способностью проникнуть в глубину исходных положений мысли Государя и улавливал лишь ту более внешнюю часть побуждающих причин, существование которой допускалось им в натуре Царя по искаженному и предвзятому представлению о нем. Для Царя же это расхождение с приближенными выявлялось не по форме, а по духу и тем болезненнее отражалось оно на душевном его состоянии. В дни же, предшествовавшие войне, кроме того все внутреннее политическое состояние России находилось в таком бурном положении, что возбуждало в душе Царя мучительный вопрос: сможет ли Россия проявить исключительную твердость, стойкость и внутреннюю спайку, дабы выдержать надвигающуюся ужасную внешнюю угрозу, и не только выдержать, но и победить во что бы то ни стало, какой бы то ни было ценой жертв и лишений. И на этот-то важнейший вопрос недостаточно глубокое сознание приближенными грядущих испытаний и искушений менее всего давало ему удовлетворительный ответ, почему чувство своего одиночества в нравственной ответственности за судьбы Родины превратилось в эти дни в мучительную пытку.

«Вы не поверите, как я счастлив выйти из этой ужасной неизвестности», – сказал он Жильяру, когда после объявления войны на обращение к представителям Государственной Думы он получил ответ ее представителя:

«Дерзайте, Государь, русский народ с Вами и, твердо уповая на милость Божию, не остановится ни перед какими жертвами, пока враг не будет сломлен и достоинство родины не будет ограждено». Сразу прекратившиеся беспорядки и забастовки, волна широкого патриотического подъема, непритворно охватившая массы населения, верноподданнические встречи и манифестации в честь Царя всюду, где он ни появлялся, стройность прошедшей мобилизации и порядок, водворившийся в работе тыла и железных дорог, дали основания Царю ухватиться за желанную веру, что народ инстинктом понял его, проникся его сознанием серьезности предстоящей грозы, и что Государственная Дума является действительной представительницей народа, в которой он найдет опору в то неизбежное время, когда остынет первый пламенный порыв массы, когда появятся первые испытания ужасной борьбы и когда потребуется несравненно больше сознательного патриотизма для сохранения нужного государственного единения в целях преодоления грозных препятствий и поддержания в массах силы убеждения, что только победа может спасти страну от политической смерти.