— Насчет того, чтобы получше охранять свою территорию, намек понял, товарищ полковник, — спокойно и почти бесцветно произнес он.
— Не лезьте в бутылку, а лучше поищите деньги в местном бюджете, — посоветовал Портер, — не может быть, чтобы они вам не кинули миллиончик-другой…
— А вы, товарищ полковник, сами попробуйте с ними поговорить. Хотя бы один раз… И тогда вам все станет ясно.
— И поговорю, — в голосе всесильного Портера возникли раздраженные нотки. — И поговорю! Сделаю за вас вашу работу!
Папугин вежливо попрощался с Портером, который уже начал клокотать, как перекипевший чайник, и повесил трубку.
Вышел в коридор, поморщился от резкой, стискивающей горло гари. От этого противного духа, от недовольства, оставшегося после разговора с Портером, внутри возникло что-то сосущее, глухое, к горлу подползла тошнота. Он поглядел заслезившимися глазами на черный, в сажевых хвостах, потолок, вздохнул: может быть, правы те офицеры, которые ушли из бригады, может, и ему надо уйти?
Никогда в России такого еще не было, никогда армию не бросали на произвол судьбы, не пускали плыть по течению без руля и ветрил, без кормежки и одежды. Ведь армия не приспособлена выращивать на огородах брюкву, стоять на рынке с протянутой рукой и воровать на лотках пирожки — армия приспособлена — и в том ее долг — воевать. А ее заставляют таскать с лотков пирожки и шаньги.
Папугин поморщился: и все равно он сыграет свою игру полностью, все время, отведенное ему, оба тайма, и еще попросит время дополнительное.
— Товарищ капитан первого ранга! — в коридоре появился дежурный с конвертом в руке, махнул им, будто сигнальным флажком.
— Слушаю, — сухим голосом отозвался комбриг.
— В канцелярии, в почте, оказалось вот что, — дежурный снова взмахнул конвертом.
Конверт был уже вскрыт. Папугин поморщился по этому поводу, но ничего не сказал дежурному, лишь желваки на его щеках дрогнули недовольно и опали. В конверте находился обычный лист бумаги — бумаги дорогой, хрустящей, на какой в начале прошлого века богатые влюбленные писали друг другу нежные послания, к бумаге были приклеены вырезанные из газеты буквы. Папугин медленно, шевеля губами, будто первоклассник, не знающий грамоты, прочитал текст, брезгливо встряхнул листок в пальцах, словно собирался выбросить его в урну, но в последний момент сдержался и вновь прочитал текст.
«Погранцы, уходите отсюда вон! Иначе будет хуже!» — гласили вырезанные из газеты буквы. Папугин поморщился, ощутил, что внутри у него все онемело, скрючилось, будто комбрига укусил ядовитый паук, помотал головой протестующе:
— Тьфу!
Перевел взгляд на дежурного и приказал:
— Контрразведчика ко мне! Пусть он займется… этим, — Папугин вновь брезгливо тряхнул листком, поморщился, будто держал в руке что-то гадкое.
Через несколько дней контрразведчик — усталый подполковник с печальным лицом, которому до пенсии дослужить оставался лишь год, пришел к Папугину с тощей дермантиновой папочкой красного цвета и, пошаркав ногами у порога, — вытирал башмаки о невидимую тряпку, неистребимая крестьянская привычка, которую каленым железом не выжечь, — положил папочку комбригу на стол.
Тот недоуменно приподнял брови:
— Что это?
— Мои соображения по части того, кто это сделал, — подполковник выразительно потянул носом: в воздухе продолжало сильно пахнуть горелым. — Соображения основаны на оперативных данных.
— А оперативные данные — на стуке-бряке обычных советских граждан?
— Обижаете, товарищ капитан первого ранга, советских граждан больше нету. Есть свободные граждане демократической России.
— Скажите, подполковник, только начистоту. Кто больше стучит — советские граждане или, как вы сказали, свободные граждане демократической России?
— Нынешние стучат больше.
Папугин крякнул, удрученно покачал головой:
— Значит, все взаимосвязано: чем беднее человек, тем он больше стучит, — Папугин вновь удрученно крякнул, отвернул лицо в сторону, словно ему было стыдно. Спросил, стукнув ногтем в красную папку: — Ну и кого же надо брать за грудки?
— Я полагаю, бывшего капитан-лейтенанта Никитина.
— Что, успел переметнуться на ту сторону? Так быстро?
— Он не просто переметнулся, а и перевернулся на сто восемьдесят градусов.
— И кто же нынешний его хозяин?
— В бумаге я все изложил. Тот, кто требует, чтобы мы немедленно убрались с этой территории, — Оганесов Георгий Арменович. Генеральный директор ТОО «Аякс», ТОО «Тыюп», ИЧП «Лобио», ИЧП «Драгметалл», ИЧП «Астраханская рыба».
Папугин не удержался от ироничного хмыканья:
— Вон сколько мужичок нахапал. И куда ему одному столько?
— Я тоже об этом иногда думаю, товарищ капитан первого ранга, и задаю вопрос: стоило ли ради этих «пузырей» разваливать большую страну и во имя чего, спрашивается? Чтобы эти «пузыри» богатели, а остальные нищали? Чтобы бабок наших, которые, не покладая рук, вытягивали страну из дерьма, хоронили в полиэтиленовых пакетах? Чтобы деды наши стояли на паперти с протянутой рукой? — Контрразведчик, почувствовав, что слишком увлекся собственным монологом, поперхнулся, словно бы на ходу налетел на некую преграду и умолк.
— Оганесов… Тьфу! Все хапает, хапает, хапает! — в голосе Папугина появились злые нотки. — Руки уже заняты, забиты деньгами, больше взять уже невозможно, столько нахапал, а все продолжает хапать — задницей, ртом, ноздрями, снова задницей… И куда он эти деньги денет? С собой на тот свет уволочет? В могилу?
— Жадность — это не порок, товарищ капитан первого ранга, это болезнь. Сгниет Оганесов вместе со своими деньгами, и этим все закончится.
Папугин покивал головой и открыл папку. Прочитал бумажку, заложенную в нее, спросил:
— Источники, считаете, верные?
— Источники верные, — помедлив, контрразведчик нехотя добавил: — Завербовал я двух осведомителей из структуры Оганесова. Подобрал к ним ключики с помощью ребят из городского управления госбезопасности.
— Ну, Никитин! — комбриг не выдержал, звонко, ударил ладонью по столу. — Ну, с-сука!
— Не он первый, не он последний, товарищ капитан первого ранга, — философски заметил контрразведчик, тон его неожиданно сделался примиряющим. — Такие люди у каждого народа есть, не только у русского.
— Ну что будем делать? — Папугин двумя пальцами вытянул листок из папки, приподнял его.
— Я бы арестовал Никитина, да не могу пока, — контрразведчик вздохнул. — Вещдоков для ареста нет. Понаблюдаем за ним. Ребят из городской управы попрошу помочь. На чем-нибудь он обязательно проколется.
«Семьсот одиннадцатый», подремонтированный, подкрашенный, выглядел настоящим красавцем. Мослаков даже пощелкал языком от восхищения.