Отто Шмидт - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Корякин cтр.№ 58

7 апреля в лагере один за другим сели три самолета: Слепнева (доставивший Ушакова), Каманина и Молокова. С этого дня обозначился успех эвакуации, хотя никто не мог назвать конкретной даты ее завершения. Шмидт утвердил ее список. «Положение, профессия или ученая степень не имели в этом списке никакого значения. Рядом стояли плотник, ученый, штурман или кочегар. Последними в списке были радист Кренкель, начальник аэродрома Погосов, капитан Воронин и начальник экспедиции Шмидт. Этот список выполнялся в точности. Исключением был тяжело заболевший Шмидт…» (1934, т. 3, с. 25–26).

Составленный список был вынесен на «всенародное» обсуждение, причем многие захотели улетать последними. По словам Баевского, «…человек 30 категорически заявили, что они улетят в последнем десятке… Создавалось некоторое затруднение, шутя я предложил:

– Объявите, Отто Юльевич, что последние 50 челюскинцев все вместе будут считаться последним десятком, тогда не будет споров.

Отто Юльевич улыбнулся:

– Пожалуй, придется пойти на такое мероприятие» (т. 2, с. 348–349).

Повторялась та же ситуация, отмеченная выше, которая возникла при эвакуации женщин…

Воспоминания Ушакова интересны тем, что он мог сравнить посадку самолета Слепнева и Р-5 из отряда Каманина: «В тот момент, когда я ожидал первого толчка, обычного при прикосновении самолета к аэродрому, машина взмыла вверх. То же самое повторилось при второй и третьей попытках идти на посадку… Опасаясь, что ветер выбросит машину с аэродрома, Слепнев повел самолет, срезая линию направлению ветра. Машина быстро проскочила расчищенный участок, вылетела в ропаки и, уже теряя скорость, начала совершать прыжки… Наконец, машина сделала большой прыжок верх и неподвижно замерла вблизи большого ропака, словно раненая птица, высоко подняв правое крыло, а левое положив на лед… Первой нашей мыслью был осмотр поврежденной машины. Несколько мешали в этом наши пассажиры – собаки. Поэтому мы немедленно выбросили их из самолета. Это… ввело в заблуждение группу челюскинцев, которая наблюдала с сигнальной вышки лагеря за нашей посадкой… Не зная о нашей судьбе, они старались рассмотреть в бинокль появление живых существ из самолета, но когда эти живые существа появились, челюскинцы невольно стали протирать стекла бинокля: живые существа, вылезшие из самолета, убегали от него на четвереньках. Только потом, когда мы появились в лагере, недоразумение разъяснилось… В то время мы услышали шум моторов и скоро заметили идущие с юга две машины. Это были Каманин и Молоков… Посадка советских машин, обладавших сравнительно небольшой скоростью, сразу создала уверенность в том, что даже при таких неблагоприятных условиях посадки на этих машинах можно будет работать» (1934, т. 3, с. 24–25). Каманину аэродром напоминал ящик с высокими стенками из торосов, а посадка – цирковой кульбит, с которым он успешно справился.

В воспоминаниях челюскинцев 7 апреля «…был праздник ослепительный! И вот этот праздник дорого обошелся челюскинцам… Весь день 7 апреля Отто Юльевич провел на аэродроме. Мороз стоял небольшой минус 16 градусов, но с леденящим норд-остом, силою четыре-пять баллов. Отто Юльевич, одетый в легкую куртку и горные ботинки, сильно продрог. Вечером он еще присутствовал на докладе Ушакова в бараке. Затем слег. К утру температура у него прыгнула к 39°, и больше он уже не вставал» (1934, т. 2, с. 356).

Казалось, столь успешное освоение авиаторами льдов Арктики из Ванкарема сулит быстрое завершение челюскинской эпопеи, но последующие двое суток ознаменовались такими подвижками, что приходилось уже думать не о Большой земле, а о перспективах выживания на арктическом льду.

Авиаторы снова вступили в работу лишь 10 апреля, когда снова летали Молоков с Каманиным и отремонтировавший свою машину Слепнев. За двое суток усиленной работы 12 рейсами в Ванкарем было доставлено 57 человек – больше половины остававшихся в лагере, включая больных, специалистов, чьи знания не находили применения в лагере, и, наконец, почти всех «врангелевцев» – печников и плотников. Наибольший успех выпал на долю Молокова, который 10 апреля сделал три рейса, а на следующий день – все четыре, ухитряясь вывозить до шести человек за рейс, засовывая своих пассажиров в специальные парашютные емкости под плоскостями своей машины.

Впечатления пассажиров в таких «бочках» (чаще всего они фигурируют в воспоминаниях челюскинцев как парашютные ящики или мешки и даже футляр) описал машинист Мартисов: «Как я себя чувствовал во время своего довольно необычайного путешествия? Чувствовал себя очень хорошо… Сложил руки по швам, двое товарищей взяли меня, подняли и втолкнули меня в футляр головой вперед. Отверстие закрыли, и машина пошла… При подъеме с аэродрома жутко трясло: било то затылком вверх, то носом вниз. Потрясло, потом чувствую, стало спокойно – значит, машина в воздухе. Я сам механик, поэтому меня интересовала работа мотора. Слышу – работает замечательно. Во время полета я только боялся – а вдруг крышка неплотно закрыта… Но все мои страхи оказались напрасными. Прилетел вполне благополучно. Вытащили меня за ноги – и все в порядке. А матрос Миронов говорил мне, что даже пел в ящике» (1934, т. 3, с. 223–224).

Осмелев, тот же метод применил Каманин, усваивая на ходу опыт своего инструктора. Эти новшества позволили, например, доставить в Ванкарем 11 апреля 34 человека – наибольшее количество за все время полетов в лагерь Шмидта. В тот день последним рейсом Молоковым был доставлен на материк больной Отто Юльевич, драматическая эвакуация которого требует отдельного описания. Ушаков, который в этой операции сыграл особую роль, впоследствии писал:

«Положение Отто Юльевича с каждым часом ухудшается. Он часто впадает в бредовое состояние. Температура выше 39°. Вечером я советуюсь с его помощниками и секретарем партийного коллектива. На мое категорическое требование вывезти Шмидта вне всякой очереди они отвечают сомнением. Один из них говорит:

– Придется подождать, пока Шмидт совершенно потеряет сознание. Тогда его можно будет погрузить в самолет и вывезти. До этого момента надеяться на то, что Шмидт согласится оставить лагерь нет никаких оснований.

Давно зная Шмидта, я не мог оспаривать слова товарища, но в то же время я не мог ждать момента, когда Шмидт потеряет сознание… Поэтому на следующий день… я с первой машиной возвращаюсь в Ванкарем и немедленно даю телеграмму т. Куйбышеву о состоянии здоровья Шмидта… Утром 11-го я получаю соответствующее распоряжение и даю поручение т. Молокову вывезти Шмидта из лагеря. Вечером Шмидт вместе с врачом Никитиным уже в Ванкареме» (т. 3, с. 30).

«Смена власти» на льдине, однако, по свидетельству Семенова, проходила весьма драматично: «В палатке произошел примерно такой разговор.

– Как вы, ничего? – сурово спросил Бобров. От волнения он набрал воздуха в полную грудь и выпрямился во весь свой немалый рост над лежащим во весь свой немалый рост у его ног Шмидтом.

– Благодарю. Ничего.

– Знаете, самолеты работают хорошо. Вывозка идет успешно. Вчера вывезли 22, сегодня 32.

Шмидт слабо кивнул.

– Остаются на льдине 31.