Самойла встал и пошел, и ушел за тот же угол, что и Петруша. А Маркел сидел и думал. А подумать ему тогда было о чем! Первым делом он думал о том, почему это Петруша тогда так испугался, не кинулся к царевичу и не пособил ему. А ведь мог же! Царевича не сразу же скрутило! А Петруша стоял рядом и смотрел. А ведь теперь ему, да и тогда было жалко! А вот не помог. Помешало ему что? Или, может, даже кто? Подумав так, Маркел невольно осмотрелся. А что, подумал он дальше, место глухое, вполне подходящее, вон там встань за бузиной – и дожидайся. А где это они в тычку играли, сразу же подумал Маркел дальше, встал и походил вокруг скамейки. Земля там была сырая, мягкая, в такую нож тыкать легко, вот они это место и выбрали, думал Маркел, а сам тем временем зорко поглядывал по сторонам, как будто думал что-нибудь найти или следы увидеть. Но ничего там не было, ни сора, ни травы, ни тем более того полена, которым царица будто била Василису Волохову. Псы, псы, сердито думал Маркел дальше, да как они это себе представляют, чтобы государыня хваталась за полено, будто мужичка какая! А тут еще ее дитя лежало всё в крови, разве тут ей до Василисы было?! Подумав так, Маркел распрямился, еще раз осмотрелся и подумал, что царица первым делом кинулась к царевичу, осмотрела рану и стала зажимать ее руками, потому что рана была очень велика, из нее хлестала кровь и ничем, никак нельзя было ее унять, царица начала кричать, вот так царевича к себе прижала…
И упала. Э, тут же подумал Маркел, почему это упала, никто ему об этом не говорил, а вот ему представилось: упала! А няньки где были? Тут же они должны быть были, они же прибежали первыми, они же были на крыльце, когда к ним Петруша прибежал и стал кричать, царица услыхала крик и побежала сверху. А тут уже народу было видимо-невидимо! Они сперва боялись подходить, пока царицы рядом не было, царевич лежал на земле и из него хлестала кровь! А вот теперь уже они стояли и смотрели на царицу, которая лежала на земле и прижимала к себе мертвого царевича. Вот как оно было, подумал Маркел, пока не прибежал старший Нагой, Андрей, и бросился к сестре, поднял ее вместе с племянником и начал кричать: «Марья, Марья, что с ним, Марья?!»
Ну а дальше ничего уже не представлялось, а стало путаться и даже как-то расплываться. Маркел стал трясти головой, в глазах стало понемногу проясняться. Эх, тяжело подумалось Маркелу, какое дело трудное, будет еще с ним хлопот, ой, будет, взялся руками за голову и еще немного постоял, ни о чем совсем не думая. А после вдруг само подумалось: надо сперва начать с ножа. Да, подумал Маркел дальше, уже опуская руки, надо ему увидеть этот нож и спросить, но осторожно, как он попал к царевичу, и, может, это можно уже прямо сейчас сделать, потому что время уже позднее и эти уже все вернулись, сидят за столом, едят и обговаривают то, что они сегодня на расспросах вызнали. Так что как бы он еще не опоздал! Подумав так, Маркел поправил шапку, развернулся и пошел к себе, то есть в ту бывшую холопскую. А во дворе тем временем уже смеркалось.
10
Когда Маркел пришел к себе, там уже и в самом деле все сидели за столом, кроме разве только что Ильи, и перекусывали. Перекус был постный: хлеб да каша. Да еще посреди стола стоял квасной кувшин. Вот только дух от него шел совсем не квасной! Ага, вот оно как, подумал Маркел, а вслух всех поприветствовал. Они ему ответили, а Вылузгин еще сказал, что заждались они его, да у него, наверное, дело было сильное важное. Маркел на это ничего не ответил, а сел на свое вчерашнее место с краю, ему служка подал миску, а Вылузгин мигнул – и кружку тоже подали. Эх, сказал тогда Маркел, перекрестил рот, потому что грешно это, после взял кружку и выпил. После облизал губы, поставил кружку и сказал, что это от Евлампия.
– О! – сказал на это Вылузгин. – Видали? А я вам сразу говорил, что он у князя Семена по правую руку сидит! – И сразу же спросил: – По правую?
– Когда по правую, когда по левую, – сказал Маркел, пододвинул к себе миску и продолжил: – Когда государь к нам приезжает, тогда меня по левую. – И начал есть.
– О! – опять сказал Вылузгин. – Слышали? Вот как надо отвечать! С блеском в глазах! И так же спрашивать! – тут же продолжил он. – А ты как, Яков? А то залебезил: боярин, боярин! А они нам сейчас все никто! Да и даже пусть боярин, ну и что? Знаешь, каково мне в думе? Нас, дьяков, там сколько? Я, да Андрей, да Василий. А их, бород, не перечесть! А я выхожу и говорю: вот так вот будет, бояре! Или не так, царь-государь?! И вот так повернешься к нему. А он сидит и зевает. Вот так! – закончил говорить Вылузгин и уже только рукой указал, что нужно дальше делать.
Овсей начал наливать, ему подавали кружки, а он лил в них из квасного кувшина и при этом то и дело проливал. Э, подумал, глядя на него, Маркел, да они, видно, давно уже сидят. И тут же подумал: сидят неспроста!
И только он так подумал, как Вылузгин уже сказал:
– А что, Маркел, нанюхал ты сегодня что-нибудь?
Маркел пожал плечами.
– Ну, тогда выпей за наше нюханье, – веселым голосом продолжил Вылузгин.
Все разобрали кружки, выпили, утерлись и начали закусывать. Только один Вылузгин почти что не закусывал, а опять начал говорить, на этот раз уже вот что:
– Видел я тебя, когда ты под деревом сидел, когда мы этих дурней расспрашивали. Скучно тебе было, я видел. И думал ты тогда, я знаю, что эх, вот дурни, только время тратят, не тех расспрашивают, и не о том, и не так. Думал ты такое, а?
Маркел подумал и сказал:
– Ну, думал.
И угадал, потешил! Вылузгин аж подхватился и сказал:
– Ах, шельма ты какая! Ну да ладно! А ведь надо было бы тебя самого на расспрос! Почему, спросить, ты в постный день в кабак ходил и там пил вино с кабатчиком да и еще это вино нахваливал?!
– Э! – сказал Маркел. – А вот такого я не говорил. Кабатчик вина не пил, не надо на него наговаривать. Да и разве дурное вино? – и с этими словами поднял кружку и шумно понюхал ее.
– Ладно, – сказал Вылузгин уже не таким веселым, а больше уже строгим голосом. – Я знаю, чего ты кругами ходишь да выискиваешь. И знаю, кто тебя на это науськал. Им это очень надо, вот что!
– Что надо? – спросил Маркел.
– Вывернуть всё так, что будто бы царевич не зарезался, а будто бы его зарезали, – уже просто сердито сказал Вылузгин. – Только теперь уже не вывернуть! Потому что нам сегодня показали, когда ты ушел, что дядья покойного царевича еще тогда утром, в тот день в прошлую субботу, за три часа до всего того, из-за чего мы сюда приехали, сказали, что Михайле Битяговскому не жить, что убьют они его сегодня же. И ведь же убили! И ты не щерься, Маркел, потому что так оно и было, что вначале все здесь тогда утром слышали, как они ему грозили, а после также все здесь видели, как они его убили!
– Кто ему грозил? – спросил Маркел. – И где? И кто это слышал?
Но Вылузгин пока молчал и только усмехался. И еще поглядывал по сторонам. После сказал:
– Яков, скажи ему.