Я вздохнула и позволила себе расслабиться, пока его руки сжимали мои бедра, а усы щекотали соски. Наконец я ощутила его в себе. Толчки – единственное, что я почувствовала.
Наконец настал ключевой момент, когда Нил замер, откинув голову назад и стиснув зубы, его руки задрожали…
Я открыла глаза. Всегда так делаю. Просто мне надо знать, что это, пусть и минутное, удовольствие, которое он испытывает, как-то связано со мной.
Я провела рукой по щеке Нила, затем по колючим темным волосам. Для меня важно, чтобы он понял, как много это мимолетное мгновение значит для такой женщины, как я.
Для женщины, которой всю жизнь приходится себя контролировать, которую с младых ногтей учили, что доверять своим чувствам крайне опасно. Для того ребенка, который до сих пор пытается разгадать тайну боли, но до ужаса боится звуков в темноте.
Нил рухнул рядом, я протянула руку к торшеру и погасила свет.
– У меня рейс рано утром. – Вот и все, что хочет услышать мужчина в такой ситуации.
Мои слова успокоили Нила, и он быстро заснул, пока я, как по карте, водила пальцем по рельефу его плеч и трицепсов.
Примерно через пять минут его дыхание стало более глубоким – секс и виски сделали свое дело, – и я выбралась из постели.
Первым делом я включила свет в ванной, в полумраке взяла сумочку и абсолютно голая скользнула в освещенную комнату, тихонько прикрыв за собой дверь. В голове царила пустота. То, что я собиралась сделать дальше, бросало дерзкий вызов всякому здравому смыслу.
Что я пыталась объяснить своей новой пациентке, детективу Ди-Ди Уоррен, сегодня днем? Без душевного равновесия невозможно добиться господства над своими субличностями. Даже самый сильный Администратор не в состоянии держать корабль на плаву двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Рано или поздно Изгнанники вырвутся на свободу и начнут сеять кругом хаос, ответственность за который ляжет на плечи Пожарных.
Драма ради драмы. Попытки суицида. Таким способом Изгнанники пытаются хотя бы на небольшой промежуток времени заставить весь мир почувствовать их боль.
Я вытащила из сумки небольшую черную косметичку, открыла ее и извлекла несколько квадратных пакетиков с пропитанными лидокаином салфетками. Зажав в правой руке одну из них, разорвала обертку и левой вынула из сумочки небольшой узкий скальпель.
Дверь чуть скрипнула, пока я открывала ее так, чтобы свет из ванной падал на мою бормочущую во сне мишень. Я помедлила, а потом, как только Нил снова захрапел, подкралась и села возле него на кровать.
Сначала лидокаин. Легкими, почти поглаживающими движениями я провела салфеткой по его плечу, медленно, но верно обезболивая поверхность кожи.
Отложив салфетку, я стала считать до шестидесяти, чтобы успело наступить онемение.
Мои пальцы снова побежали по контурам его левого плеча, внимательно изучая каждый миллиметр кожи.
Затем в ход пошел скальпель… Легкий укол, чтобы проверить реакцию…
Убедившись, что мой торговец продолжает блаженно похрапывать, я сказала себе: «Именно в этом мое главное отличие от моей семьи». Я не похожа на сестру. Я не похожа на отца.
У меня не было желания причинять боль… Просто… Иногда я…
Человек с нормальной психикой никогда не стал бы делать того, что собиралась сделать я… И все же… все же…
Я принялась за дело. Четыре быстрых движения, два длинных, два коротких, и в моих руках ленточка приблизительно пятнадцать сантиметров длиной и не больше сантиметра шириной. Затем, обтерев скальпель, я сжала лезвие в ладони левой руки.
Несколько капель крови упали на плечо моего торговца. Я подобрала свои трусики и прижимала их к ране, пока кровотечение не остановилось окончательно.
Стараясь двигаться как можно тише, я быстро вернулась в ванную. Полоску кожи положила в стеклянный пузырек, который тут же закупорила и подписала. Использованный пластырь, скальпель и все остальное убрала в косметичку, которую, в свою очередь, запихнула в сумку. После этого вымыла руки и прополоскала рот.
Пока я боролась с каждым элементом гардероба, у меня предательски стало колотиться сердце, а руки задрожали еще сильнее. Юбка, лифчик, свитер, сапоги – наконец все это оказалось на мне. Проведя рукой по гриве каштановых волос, я наклонилась и быстро собрала с пола насыпавшиеся с меня волосинки, после чего смыла их в унитаз. Напоследок бросила взгляд в зеркало. Оттуда таращилась незнакомка, до безумия похожая на меня. Возникло ощущение, что я стояла рядом с самой собой. На этом месте должна быть моя сестра. Или мой отец.
Кто-нибудь из них, но точно не я и не моя мать, которая, как я полагаю, никогда ни в чем повинна не была.
На ощупь найдя выключатель, я погасила свет.
Теперь, стоя в кромешной темноте, я больше ничего не боялась. Теперь тьма стала моим другом. Я вступила с ней в сговор. Она говорила мне, что ей нужно от меня, а я делала, получая взамен укрытие. Доблестный коммивояжер Нил проснется утром с жуткой головной болью, приятной слабостью в теле и тупой болью в левом плече.
Не сомневаюсь, когда он пойдет в душ, то обязательно решит выяснить причину боли. Встанет напротив зеркала в ванной и увидит длинную красную полосу почти по всей длине плеча. Естественно, это его озадачит. Он попытается вспомнить, не ударялся ли где. Только вот рана больше напоминает широкую царапину. Тогда он подумает, что поранился собственным браслетом или чем-то подобным.
В итоге просто пожмет плечами и заберется в душ. Примерно секунду будет ощущать пощипывание в ране, а потом привыкнет. Порез заживет, кожу украсит лишь едва заметная белая полоска, история которой навсегда останется для него загадкой.
Кому может прийти в голову, что девушка, с которой ты перепихнулся прошлой ночью, вырежет скальпелем у тебя кусок кожи? Более того, она сохранит его в стеклянном флаконе как часть своей странной коллекции.
Приемный отец был одержим моей генетической невосприимчивостью к боли.
Пожалуй, ему следовало больше беспокоиться о моей генетической предрасположенности причинять боль другим людям.
* * *
Я вернулась домой, провела тщательный осмотр, чтобы убедиться в отсутствии каких-либо повреждений, и повалилась на кровать, где провела чудесную ночь без снов.
Рано утром меня разбудил звонок из лечебницы, где находилась моя сестра. Голос суперинтенданта МакКиннон звучал твердо и четко:
– Аделин. У Шаны снова был приступ.
Она могла больше ничего не говорить, все и так ясно. Я села в постели и дотянулась до своей одежды.
– Она кого-то ранила?
– Только себя. Четыре ножевых. Сейчас она в больнице, но, Аделин… она в очень тяжелом состоянии.
Я кивнула, моя сестра всегда старалась доводить дело до конца. Положив трубку, я тут же выскочила из кровати и приготовилась снова вернуться в лечебницу.